Воля и расовая душа
Проф. д-р Герман Шварц
НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМ С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мы не животные и не ангелы, а более или менее удачное смешение тех и других.
Альфред Боймлер
Герман Шварц является одним из крупнейших «правых» философов-метафизиков ХХ века, но его имя ничего не говорит не только людям, интересующимся различными идеологическими концепциями, но и академическим профессорам. Вся вина забытого немецкого мудреца состоит в том, что он родился не вовремя, а также в том, что сумел представить национал-социалистическую философию как мистическое учение, ориентированное на глубинные психологические основы не только немецкого народа, но и всех других культурных белых народов, имеющих генетическое представление о морали. Он удовлетворил самые утонченные подсознательные чаяния народа, прошедшего сквозь горнило революционного самоочищения и грезящего возможностями приобщения к цветущей вечности. Модную и перспективную по тем временам доктрину, не успевшую еще себя дискредитировать, он буквально украсил философскими категориями Аристотеля и теорией типов Платона, а также вывел ее генеалогическое родство с идеалами гуманизма, интеллектуальной эстетикой алхимиков и поэтическими воззрениями романтиков. И в прямом, и в переносном смысле это было превращением свинца в золото. Но прагматическая явь замутила блеск идеальных образов, похоронив несвоевременные мечты провидца. Национал-социализм по Шварцу не состоялся, но ведь сама попытка от этого имеет не меньшую цену. Имена мечтателей-утопистов вроде Томаса Мора, Томазо Кампанеллы и других не пострадали от нереализованности их идей и не поставлены в один ряд с тиранами и вождями инквизиции. В данном случае мы наблюдаем типичную ситуацию, когда автору на проекте «города-солнца» не удается разглядеть вышки концентрационного лагеря. Это один из парадоксов мировой философии.
Герман Шварц родился 22 декабря 1864 года в городе Дюрене (Рейнская область) в семье учителя, евангелического вероисповедания. После получения аттестата зрелости в 1884 году изучал математику и естественные науки в Галле, ученую степень доктора филологии получил там же в 1888 году. В 1889 году выдержал экзамен на должность преподавателя кафедр математики, физики, ботаники и зоологии. В последующие годы занимался психологией и в 1892 году защитил ученую степень доктора наук в Галле. В 1908 был приглашен в университет города Марбурга экстраординарным профессором. С 1910 экстраординарный профессор философии в университете города Грейфсвальда. В 1933 году Герман Шварц получил должность профессора в университете Франкфурта-на-Майне и переехал на постоянное место жительство в Дармштадт, где и скончался в декабре 1951 года.
Как и у большинства классических немецких философов, его жизнь была не богата событиями, но насыщена глубокими смыслами, что явствует из многочисленных сочинений. Перечислим основные из них. «Проблемы восприятия с точки зрения физика, физиолога и философа» (1892), «Что хочет исторический реализм?» (1895), «Основы этики» (1896), «Психология воли» (1900), «Нравственная жизнь» (1901), «Счастье и нравственность» (1902), «Современный материализм (Основные вопросы мировоззрения)» (1904), «Идея Бога в истории философии» (1913), «Фихте и мы» (1917), «О новой мистике» (1920), «Неданное» (1921), «Тело и душа» (1922), «Этика любви к родине» (1923), «На путях мистики» (1924), «Этика» (1925), «Эрнст Мориц Арндт, вождь немецкой национальной идеи» (1927), «Бог. По ту сторону теизма и пантеизма» (1928), «Национал-социалистическое мировоззрение» (1933), «Христианство, национал-социализм и движение за немецкую веру» (1934), «Экхарт» (1935), «Бог, душа и дух» (1935), «Немецкая вера» (1936), «Философское обоснование национал-социализма» (1936), «Основы истории национальной немецкой философии» (1937), «Колонна Ирмин» (1937), «Познание Бога» (1938), «Собрание сочинение» в 2-х томах (1940).
Первые работы философа имели целью внедрить реализм в теорию познания. Затем последовали исследования психологически обосновывающие этику. В функцию воли, по мнению автора, входит нравственный закон, что и повлекло за собой приобщение философа к сокровищнице немецкой мистики.
Будучи государственным чиновником, тайный советник Герман Шварц с 1913 по 1919 в Грейфсвальде был председателем союза военных объединений.
С 1929 года член правления «Боевого союза за немецкую культуру».
В 1923 году он вступил в ряды НСДАП, но уже в 1924 вышел из нее, из-за несогласия с экстремистской линией, проявившейся во время событий, так называемого, «Пивного путча», однако, по его собственным словам, еще долго сохранял связь с региональной группой в Грейфсвальде, за что и был удостоен билета и значка «почетного члена партии».
Так же, как и средневековый мистик Мейстер Экхарт, он ищет Божественное в общности душ и в душе общности и тем самым создает новую философию общности, которая в своем роде сводит вместе метафизику Божественного с народным духом. Общепринятые «вольнопарящие» идеи античности и просвещения должны быть заменены на конкретные понятия «отечества», «чести», «свободы», «аристократию крови». Шварц пишет о своей философии, как «инструменте трансцендентного национал-социализма». В нордической крови совершается божественное воплощение немецкой души. Вечная Германия становится религиозным переживанием вечности, эманацией национальной жизни, наполненной религиозным содержанием, а свастика – ее религиозным символом. «Христианство подразумевает Бога, нисходящего к грешнику. Свастика олицетворяет солнечные лучи вечности растворяющиеся в нас». Божественное «Я» нации, таким образом, проявляется в коллективной общности людей. В метафизическом смысле это вечный процесс, когда Вездесущий реализует через душу каждого сверхличностное существование всей нации.
Известный немецкий философ Георг Зиммель в своей книге «Проблемы философии истории» (М., 1898) писал: «Если об искусстве говорят, что оно есть картина мира, созерцаемого сквозь темперамент, то философия есть темперамент, созерцаемый сквозь картину мира». Эта формула как нельзя лучше представляет ключ к теоретическим изысканиям Германа Шварца. В книге «Национал-социалистическое мировоззрение» он подчеркивал: «Идет ли речь о Лютере, Канте или Фихте – немцу мир всегда представляется в течении, изменении. Немецкое мировоззрение никогда не ищет покоящееся бытие, но лишь рождение, при котором все находится в становлении. Сама немецкая вечность не канун отдыха и не покой субботы, но вечно новое утро».
«Поток становления» - это одна из основных, описанных в книге метафизических категорий, не имевшая аналогов в мировой философии. «Никоим образом нельзя сказать, будто мы существуем, мы постоянно становимся: биологически (Гердер), логически (Кант) и аксиологически (Фихте); и если мы правильно понимаем себя в качестве немцев, то мы хотим становиться все далее и далее; и мы не только хотим становиться всегда чем-то большим, чем мы есть, но мы хотим становиться тем, что с нами совершается и вытекает из созидающей нас глубины».
Очевидно, что это был, выражаясь современным языком политологии, «симметричный» ответ немецкого мудреца в извечном франко-германском мировоззренческом противостоянии, ответ на блажения французского экзистенциализма, которым нас потчевали во времена «хрущевской оттепели», как неким модным откровением.
«Неданное» - это название одной из главных книг Шварца и, вместе с тем, еще одна символическая категория, помогающая оценить достоинства его уникальной философии. Создавать себя самих и окружающую действительность – вот, что является главным мотивом концепции. Непрестанная волевая модернизация всего сущего в соответствии с запросами своего расового архетипа и создает, таким образом, базу национал-социалистического мировоззрения. «Как раз то, что мы называем «природой», не есть никакая данная действительность, черты которой предстояло бы отобразить порознь исследователю. Природа всегда находится в становлении. Она иначе предстает для купца, иначе – для кругосветного путешественника, иначе для живописца, иначе – для крестьянина и иначе – для человека науки. Этого не понимают французы и англичане. Их наука занимается только природой, как если бы природа была какой-то готовой, в себе завершенной величиной».
Бытие – это не просто данность в наличии, но непрестанное свершение действований, или «пульсирующий ряд действий». Данный взгляд на природу вещей, порывающий со старыми психологическими предрассудками, неизбежно приводит к новой философии существования, так называемому героическому реализму. «Мы понимаем, что живем в переломную эпоху, когда Бог принимает в душах новый образ. Его метафизическое преображение сотрясает мир и требует рождения душ в новом божественном пламени». Специфика же немецкого мировоззрения вытекает из немецкой сути, ибо она мыслится не статически, а динамически. Это главная характеристика, так называемой фаустовской души. «Немецкое мировоззрение никогда не ищет покоя, но ищет становления. Ему не нужен берег, а поток, взрывающий этот берег. Даже бесконечность и вечность оно видит не статически, а динамически, не как простирающееся надо всем сущим небо, а как глубину, постоянно оживляющую саму себя. Речь в данном случае идет вообще не о бытии, но именно о становлении».
Специфика немецкого мировидения была развита Г. Шварцем в его книге «Христианство, национал-социализм и движение за немецкую веру», с тем, чтобы обосновать принципиально новое понятие общности (Gemeinschaft).
«Национал-социализм означает глубокое знание того, что такое общность крови. Чувство судьбоносной общности крови порождает братское единение соплеменников. В этом единении рождается сверхличное божество. Мы, немцы, пока еще не образуем единое целое. Но в каждой немецкой душе творится жизнь нашего целого, народность существует как динамичный божественный поток в каждом из нас. Его субстанциальное единство охватывает всю духовную жизнь народа».
В книге «Философское обоснование национал-социализма» автор затронул проблему расы, ибо каждая кровная общность обладает и духовной общностью – расовой душой (Rassenseele). «Каждая расовая душа выбирает те ценности, которые ей соответствуют, и устанавливает свою иерархию ценностей. Но любая ценность может быть настоящей ценностью лишь в том случае, если она пережита. Все народы живут, питаясь из таинственных истоков своей души. И в нас должен выйти на поверхность этот глубинный поток, чтобы во всех плодах нашего творчества проявилась наша суть».
Следует особо подчеркнуть, что при всей зловещести названий (по меркам наших дней) цитированных выше книг, ни в одной из них, нет ни единого (!!!) упоминания имени Гитлера или описания минимальных политических реалий прихода к власти национал-социалистической партии. Речь идет исключительно, хотя и о важных, но исключительно «тонких» материях, а стилистика и терминология предельно рафинированы и аполитичны. По обилию цитат средневековых мистиков вообще создается впечатление, что это критические работы по истории, а не модные сочинения по политической философии, отражающие умонастроения немецкой элиты и издающиеся солидными тиражами. Все сделано по-немецки безупречно и с расчетом на дальнюю перспективу.
Герман Шварц должен, наконец, занять, подобающее ему место на Олимпе философской мысли еще и потому, что он никогда не был эгоистом в общественном смысле слова и свою философию общности применял в судьбоносные для истории Германии моменты. Поражение в Первой мировой войне вызвало настоящий шок у немцев, так как вся помпезная и, казалось бы, безупречная система ценностей кайзеровского образца рухнула в одночасье, оставив чувство гнетущей пустоты в душе каждого. Культурологи, историки и политики, иллюстрируя данное психологическое состояние, чаще всего предпочитают ссылаться на хрестоматийный пример Освальда Шпенглера с его «Закатом Европы». Однако еще Гегель в работе «История философии» (1837) писал: «Для того чтобы философия могла появиться у того или иного народа, этому должен предшествовать разрыв в действительном мире. Философия выступает тогда в качестве примирения с разложением, которое охватило мысль; это примирение осуществляется в идеальном мире, в котором человек ищет прибежище, когда земной мир больше не удовлетворяет его. Философия начинается с заката реального мира».
Крупнейший немецкий философ Макс Шелер в 1919 году в книге «Опыт одной философии жизни» сразу после унижения Германии Версальским миром писал: «Новое мировоззрение будет подобно первому появлению в цветущем саду человека, которого длительное время держали в темной тюрьме. И такой тюрьмой была наша человеческая среда и вся ее цивилизация, ограниченная рассудком, который направляется лишь на механическое и механизируемое. А такой сад – пестрый Божий мир. И мы видим, как он открывается нам – хотя еще в отдалении – и светило приветствует нас».
Итак, мы видим, что поражение Германии предопределило ее беременность национал-социализмом. Это был прорыв в другую действительность, опьянение миражем, исказившим палитру органов чувств. И не вина людей, что потерялись в стремительном круговороте необычных идей, после того как Ницше объявил: Бог умер. Историк философии Герхард Крюгер в сочинении «Основы философии» (1958) подчеркнул: «Когда мировая война покончила с последними остатками средневековой организации, монархии и идеей сословной организации и когда благодаря этому одряхлела последняя опора неустойчивой жизни, для философии также наступила существенно новая ситуация, из которой возникла философия существования».
С ним солидарен и Фриц Хайнеман в книге «Судьба и проблема философии в ХХ веке» (1959): «Судьба философии в ХХ веке выражается в том, что она утратила свою почву и ее задача – вновь обрести твердую базу. Все основные попытки в первой половине столетия были попытками, идущими в этом направлении, и все они терпели крушение, поскольку предложенный ими был слишком мал». Еще один признанный историк философии Людвиг Ландгребе в исследовании «Философия современности» (1959) определял суть проблемы таким образом: «Если для конца XIX столетия истолкованный наукой мир и его культура были последней бесспорной данностью, то движение, начатое после Первой мировой войны, следует рассматривать как результат окончательного крушения этого истолкования». И даже такой светила философии, как Вильгельм Дильтей в своем собрании сочинений, вышедшем в 1931 накануне эпохальных событий, писал: «Основное настроение современной философии – боль пустоты, сознание анархии во всех более глубоких убеждениях, неуверенность в ценностях и целях жизни».
Поэтому крах прежней мировоззренческой доктрины породил раскол национальной элиты, выделив из нее культурпессимистов вроде Шпенглера, которого нам до сих пор преподносят чуть ли не как пророка ХХ века.
Но были и другие мыслители осознавшие необходимость построения на пепелище нового здания философии. Одним из них был Герман Шварц, по инициативе и при деятельном участии которого в 1920 году было учреждено «Немецкое философское общество». Здоровые люди и их здравые идеи стали стремительно группироваться вокруг нового интеллектуального центра, чтобы указать соотечественникам путь исцеления их душ и укрепления разума. Философия героического реализма Германа Шварца и стала прекрасным плацдармом для броска идеологического десанта. Принципиальное мировоззренческое изобретение философии времен национал-социализма – это определение понятия «общность», которого не знала философия прежнего времени. «В понятии общности, как его выработал политический реализм наших дней, имеется религиозное содержание», - указывал Герхард Леман. Радикальный отказ от старых мировоззренческих схем он называл «философией чувства современности, активистской, реалистической, экзистенциалистской», интерпретацией бытия в войне, которое не знает никаких других гарантий, кроме силы общности и воли к победе».
Ганс Церер в 1933 года провозгласил: «Если национальный социализм в самом деле является организационной формой для всех угнетенных народов и призван к тому, чтобы искоренить либерализм – а это сегодня стала ясно, - то миссией Германии является создание законченной формы социализма для всего мира. Освобождая себя, она освобождает угнетенные народы и весь мир. Эта страна выносит на своих плечах всю тяжесть, этот народ отмечен Богом».
Члены общества на страницах своего главного печатного органа «Журнал Немецкого философского общества» заявляли, что новая немецкая философия выступила против «тумана западных фраз и евразийского угара». И в противоположность этому ею обосновывается иерархия господства, убивающая все формы «механического равенства». Философ из их числа Феликс Крюгер в этой связи подчеркивал: «Сам немецкий идеализм стремится к дальнейшему преобразованию с помощью фактического смысла, к тому усиленного благодаря принуждению; в нем содержится претензия на включение всей действительности и, прежде всего, душевной».
Прежняя размеренная академическая философия тихих немецких университетских городков не знала такой напряженности и силы. Даже статус человека как естественной базовой величины, к которой прилагались векторы философского воздействия, был подвержен ревизии, ибо психолог с мировым именем Филипп Лерш публично утверждал, что человек – это «метафизическое животное». Аптечный запах академических кафедральных умствований сменился пьянящим духом костра и сырого мяса.
Биологизм, волюнтаризм и витализм – вот реальная триада философских концепций, которая, переплетясь в сложном синтезе, породили новейшую философию национал-социализма. И все это, сдобренное символами средневековой мистики и ностальгическими красотами романтизма, образовало род убийственного и не виданного доселе интеллектуального продукта, пробивающего мгновенным опьянением даже самые искушенные мозги. Глубинный архетип немецкой души был покорен. Наступившей экзальтации не было предела, ибо казалось, что даже ангелы на средневековых пасторальных гравюрах получили черную униформу. Главный редактор журнала «Немецкого философского общества» известный философ Гейнц Хеймсет в своем «Учебнике истории философии» (1957) откровенно писал: «Новый пафос мышления о будущем без утопий, без веры в наперед заданную и движущую вперед закономерность прогресса – вера в сущностную незавершенность и открытость человека, устремленная в героическая, воля к утверждению бытия, как оно проявляется в своих великих возможностях над безднами, без гарантий примирения, страстное стремление к тому, чтобы открыть подлинную действительность жизни и встретить ситуацию человека в мире без прикрас, как она есть сама по себе: в «разумном», как и в противном, в постижимом или полностью непостигаемом – таковы стимулы, действующие сегодня в философии человека. Но в противоположность всякой ограниченной самоуверенности позитивистско-трансцедентального века эта философия исходит именно из тех основных фактов человеческой жизни, из которых проистекают раздвоенность и обреченность, бездна и неуверенность, нужда, вина и забота, как и противоречия нашей деятельности».
Иоганнес Пфайфер в работе «Экзистенциальная философия» (1933) считал необходимым отметить: «Собственно, жить – значит участвовать в бытии ценностей, норм, идеалов; подлинный человек – это солдат идеи; идея является для него и требованием, и тормозом, и утешением; она усиливает в таком человеке хрупкую и брутальную фактичность». А один из признанных партийных идеологов Карл Циммерман изъяснялся совершенно в том же духе, ибо в книге «Духовные основы национал-социализма» утверждал, что эта философия «простирается от примитивных форм основных проявлений жизни до тончайших цветов человеческой духовной культуры».
И пусть это не покажется циничным, но все же следует отметить, что не все немцы, и уж однозначно не все немецкие философы, в середине тридцатых годов мыслили категориями геноцида и концлагерей. Многим из них всеобщий эмоциональный подъем казался возвратом к старым добрым временам. Именно поэтому Циммерман заявил, что Фихте «является первым осознанным национал-социалистом». Вообще переписывание истории стало чрезвычайно популярным делом, а идеализация прошлого своего народа – просто признаком хорошего тона.
Феликс Крюгер разрабатывал «теорию ценностей» как основу новой идеалистической метафизики, которую он противопоставлял механистическому рационализму.
Таким образом, становится совершенно очевидным, что «Критика чистого разума» Иммануила Канта, обосновавшего расу, как философскую категорию, рано или поздно в процессе эволюции неминуемо должна была превратиться в «критику нечистого разума» Германа Шварца, отстаивавшего принцип метафизической неравноценности рас. Это в принципе соответствует современным построениям научной картины мира, вытекающей из данности биологического разнообразия человеческих видов, упрощенно называемых расами, которые, естественно, по-разному постигают и свое историческое бытие. Эволюция немецкой философии от Канта до Шварца была закономерной и неизбежной.
Философ Феликс Крюгер писал: «Чем больше опасность всеобщего разложения основных принципов жизни, тем настоятельнее становится потребность в силах порядка, в тех силах, которые формируют символы и осуществляют руководство». Именно в этих судьбоносных условиях Герман Шварц формировал символы и осуществлял руководство вновь воссозданной действительностью, будто Демиург, творил «неданное» и прочно держал руль в стремнине «потока становления». На наш взгляд наивысшей степени напряжения мысль философа достигает в его работе «Воля и расовая душа», напечатанной в 1937 году в «Национал-социалистическом ежемесячнике». Доступность изложения в ней нисколько не снижает пафос повествования, а красота стиля нисколько не отталкивает от осмысления насущных проблем повседневности.
«Расовая душа», «свобода воли», «общность», «предопределение» - вот основные вопросы немецкой философии, клубок которых Герман Шварц старается размотать и, словно по новоявленной нити Ариадны, вытянуть немецкий народ в цветущую вечность.
И не его вина в том, что это не удалось сделать, ведь никакие обстоятельства, пусть даже и самые ужасные, не могут обезобразить первоначальную чистоту замысла. «Расовая душа в нашем смысле – метафизическое понятие. Это означает, что индивидуальные души всех соплеменников пронизаны сверхиндивидуальной сущностью, дыхание жизни которой движет ими и наполняет их. Расовая душа живет в нас как особая жизнь внутри нашей жизни. Это сила, действующая внутри нас, она сохраняется и передается от родителей к детям и детям детей. Это бессмертная часть жизни, повторяющаяся в новых поколениях. Это метафизическая гипотеза. Ее крестной матерью была картина отдельного организма. Как в отдельном организме сознание собственного Я возвышается над подсознательной жизнью клеток и их систем, так и люди, связанные узами одной крови, мыслятся как такие же клетки. Они выполняют свои задачи, оставаясь частью большого организма, тела народа, которым движет расовая душа с ее индивидуальной целеустремленностью».
В качестве заключения отметим, что за свои сугубо философские работы Герман Шварц никаким преследованиям не подвергался, процедуру «денацификации» не проходил. Кроме того, имена же и биографии членов «Немецкого философского общества» сегодня можно с легкостью обнаружить на русском языке в известном «Философском словаре» под редакцией Г. Шмидта, вышедшего в Москве в 2003 году уже двадцать вторым (!!!) изданием.
Владимир Авдеев
Символ трансцедентального национал-социализма – философской концепции немецкого философа Германа Шварца (Hermann Schwarz, 1864 - 1951), изложенной им в работе «Национал-социалистическое мировоззрение» (1933). Вновь переоткрыт Владимиром Авдеевым в 2011 году.
Проф. д-р Герман Шварц
ВОЛЯ И РАСОВАЯ ДУША
Животное живет в неосознанном единстве с окружающим его миром. Оно не отделяет себя от него так четко, как человек. Для человека здесь я, а там – предмет. Я это я, а предметы – все остальное: камни, растения, животные, ближние, море, небо, горы… Это предметное мышление заключает в себе разбитое единство, разрезанный рай. Познающее Я и познаваемый предмет расходятся. У животного такое расхождение всегда длится очень недолго, жизненное единство быстро восстанавливается. Суть человеческого сознания – обособление…
Может ли человек снова обрести единство с предметами, которые он отделил от себя в своих представлениях? Этот вопрос требует от него решения. Сила решения дарована именно человеческой воле. Во всей природе нет существа, которое может решать как человек. Вспоминать и размышлять могут и высшие животные, им тоже свойственны эгоистичные и неэгоистичные побуждения. Иногда сильней оказываются одни, иногда другие, в соответствии с этим и ведет себя животное. Собака может быть верной, привязанной или падкой на похвалу, но она не выбирает верность или похвалу, ее воля не разделяет эгоистичные и неэгоистичные побуждения. Для нее иногда так, иногда эдак, но никогда или-или.
Человек производит разделение в себе самом. Свобода его воли позволяет ему сделать то, чего не может животное: достичь единства своих инстинктов… поднять свое Я над инстинктами. Человек отдает предпочтение тому или иному побуждению. Выбор в пользу неэгоистических побуждений позволяет восстановить единство с предметами, не первоначальное райское единство, а более высокое, одухотворенное единство.
Рассмотрим структуру человеческой души. Первым разделил ее на части Платон. Первая часть души – чувственная душа; наряду с ней у нас есть честолюбивая душа, которую волнует ценность нашей личности. Однако многое, что нам нравится в нас самих – лишь тщеславная самооценка, а не подлинная внутренняя ценность. Суета сует! Платон мог бы сказать и о третьей способности души – выходить за пределы своего Я в окружающий мир, с которым мы связаны тысячью нитей, который затрагивает струны нашей души…
Итак, мы выяснили тройственное происхождение наших инстинктов, наших желаний, нашего поведения. Одни стремятся к наслаждению. Другие к похвале и признанию, третьи – к контакту с другим бытием.
Платон упустил из вида наши неэгоистические задатки. Он поставил во главу всей духовной жизни интеллект, разум. Но наше ядро не интеллект, а воля. Это динамит души, ее творческая способность, которая может воздействовать на внешний мир, но сначала должна воздействовать на нас самих, чтобы мы выработали характер и упорядочили собственные желания. Есть люди, у которых каждое желание становится волей на данный момент. У таких людей нет характера, они непостоянны. Внутренний отбор формирует характер, придает ему цельность. Для тех, для кого «дух – противник души», воля это дьявол, разрушающий жизнь. Но с нее только и начинается наша человеческая жизнь. Человек становится человеком, принимая решение. Отдавая определенные предпочтения, он вырабатывает характер. Предпочтение может быть отдано эгоистическим или неэгоистическим пожеланиям… Но любой выбор – это риск. Он и делает человека личностью.
Почему риск? Потому что любое решение – в наших руках. Но с этим связано и другое, что уже не в нашей власти. Наше творческое предпочтение это начало нашего внутреннего становления. Мы запускаем колесо своей судьбы. Что из этого получится, никто не может знать. Никакие предзнаменования не предвещают успех сделанного выбора. Достаточно того, что мы из полулюдей стали цельными людьми. Принимая такие решения, мы встречаемся с вечностью. Майстер Экхарт сказал бы «с божеством»…
После того, как мы сделали выбор, наше бытие обретает вечный смысл, который мы называем «честью». Она требует от нас приложения всех наших сил. Честь это не ценность, которой мы обладаем изначально. То, что мы приписываем себе сами, похвала других – все это только мысленная часть. Только когда она становится нашей внутренней сущностью, на нас падает луч вечности. До этого наше бытие не имело вечного смысла.
Вернемся к вопросу, может ли человек восстановить единство с предметами, которые он отделил от себя в своих представлениях? Для этого недостаточно упорядочить отношения с самим собой и обрести честь. Только сосредоточив все свое бытие в своей воле можно придать определенную форму своим отношениям с окружающей действительностью.
Выбор в пользу чувственной или честолюбивой души только усиливает разрыв между Я и предметами… В таких людях вечность покрывается мраком.
Человеческая душа подобна колодцу. В глубине его – вода вечности… Если мы пьем ее устами чувственной или честолюбивой души, уровень вечности снижается. Человек становится еще более пустым, чем был… Если же наша душа настроена на восстановление утраченного единства с внешним миром, уровень вечности повышается. Нас наполняет бесконечная жизнь и освещает сверхчувственный свет идей… Наши отношения с ближними освещают идеи любви и верности. Идеи истины и красоты служат вечным украшением любой профессии. Другие огни вечности придают блеск общественным отношениям: над нашими жилищами сияет идея Отечества, в нашей крови течет идея народа…
Здесь мы сталкиваемся не с абстрактными понятиями, а переживаем чудо, сотворенное волей. В нашей воле оживает глубина колодца и из нее разгорается пламя, которое выжигает всякий эгоизм. Эта переживали как герои Мировой войны, так и герои нашего движения. Они ощущали связь с ценностями, которые выше их самих. Внутренняя вечность уносила жизнь, принесенную ими в жертву, в сферу непреходящего. Идеей, за которую они умирали, была Германия. Пролитая ими кровь вдохновила других. Братское чувство соотечественников вспыхнуло божественным пламенем расовой души. Расовая душа, которой до того не было, стала в нас внутренней реальностью благодаря нашей воле к народному единству…
Но можно ли употреблять термин «расовая душа» в таком смысле? В его первоначальном значении, потому что он имеет не метафизический, а сугубо описательный смысл. Имеется в виду любой стиль, зависящий от крови. Бросаются в глаза различия физических форм и психического склада народов. Каждый народ имеет характерные особенности, которые выражаются в мыслях и чувствах, воле, творчестве и деятельности отдельных представителей данного народа, но отсутствуют у представителей других народов. Каждый народ имеет свой особый комплекс физических и психических признаков, свой стиль, зависящий от крови. Фихте мог еще верить, что у всех древнейших людей и народов была общая «немецкость». «Все, кто верит в духовность и свободу и в вечное развитие этой духовности благодаря свободе, независимо от того, где они родились и на каком языке говорят, - нашего рода…» Мы теперь знаем, что вне нордически-фальской расы нигде больше не может быть никакой «немецкости». Монгольская или семитская расы отличны от нас не только внешне, но и духовно, что проявляется в их культуре, экономической и религиозной жизни. Нам открыты расовая изначальная особенность сути, которую мы называем «немецкой», и значение, которое имеет для нас нордически-фальская кровь.
Приведем другие слова того же Фихте: «Только в невидимых, скрытых от глаз особенностях наций, в том, что связывает их с источником первоначальной жизни, заключена гарантия их нынешних и будущих достоинств, добродетелей и заслуг. Если они сотрутся в результате смешения, произойдет разрыв с духовной природой, опошление и всеобщая порча». Наоборот, с «оздоровлением народа и Отечества неразрывно связано избавление ото всех зол, которые нас гнетут».
Но одно дело – признавать расовую обусловленность нашей сути, а другое – связывать с этим идею расовой души. Расовая душа в нашем смысле – метафизическое понятие. Это означает, что индивидуальные души всех соплеменников пронизаны сверхиндивидуальной сущностью, дыхание жизни которой движет ими и наполняет их. Расовая душа живет в нас как особая жизнь внутри нашей жизни. Эта сила, действующая внутри нас, она сохраняется и передается от родителей к детям и детям детей. Это бессмертная часть жизни, повторяющаяся в новых поколениях.
Это метафизическая гипотеза. Ее крестной матерью была картина отдельного организма. Как в отдельном организме сознание собственного Я возвышается над подсознательной жизнью клеток и их систем, так и люди, связанные узами одной крови, мыслятся как такие же клетки. Они выполняют свои задачи, оставаясь частью большого организма, тела народа, которым движет расовая душа с ее индивидуальной целеустремленностью.
Так думал еще Э. М. Арндт. Он говорил о божественном потоке жизни и любви, самом глубинном и священном, протекающем через весь народ и одушевляющем все, что народ чувствует, думает и творит, вырываясь иногда изнутри, как огненная душа целого. Великий историк Ранке приписывал каждой нации «сознание самой себя». Каждое значительное государство имеет, как индивидуум, свое собственное Я. Тому же учили два знаменитых лейпцигских философа, Г. Т. Фехнер, для которого единая мировая душа была всем, и Вильгельм Вундт, который видел в общественных и политических сообществах «общую личность».
Сегодня, под знаком биологического мышления, таких голосов все больше. Я назову такие имена как Краннхальс, венский социолог Отмар Шпанн и Эрнст Крик. Гипотезу о расовой душе они развивают до уровня мировоззрения. Шпанн пишет: «Каждое целое имеет свойство быть частью большего целого». Он, как и Краннхальс, останавливается на гипотезе о расовых душах, но их виталистическое мировоззрение влечет их дальше.
Родовые души, по Краннхальсу, это «откровения мировой души». В дыхании мировой души, в свете ее истины и красоты содержатся идеи всего творения. Остается неясным, должны ли мы, как промежуточные элементы, по Фехнеру, предположить также существование душ Земли, других планет. Солнечной системы?
Где последний, высший элемент этой иерархии творения? Или мировая душа, по Фехнеру, сама возвышается до божественного существования, или, как у Шпанна, вершиной пирамиды мира идей является Бог, или, как говорит Краннхальс, высшее целое это живая природа, бесконечное тело которой одушевляет бесконечный мировой дух, - в любом случае души целого, чем больше их охват, тем выше они стоят на лестнице жизни, приближаясь к Богу, от которого все исходит и к которому все возвращается. Это биотеологическое понимание «расовой души».
Совершенно иное понимание расовой души встречается нам в книге «Миф ХХ века» А. Розенберга. Там расовая душа рассматривается с точки зрения истории духовного развития, без каких-либо теологических черт. Расовая душа не служанка и не эманация какого-то стоящего выше нее божества. Она ничем не обязана ни потустороннему Господу, ни мировому духу. В соответствии с этим автор решительно возражает против построения духовных иерархических лестниц, чисто интеллектуальной расстановки по ранжиру.
«Миф ХХ века» - книга по философии истории, и на понятие расовой души в ней наложило свой отпечаток немецкое духовное наследие. Что-то взято у Майстера Экхарта, что-то у Лейбница, что-то у Канта, что-то у древних германцев.
Людей разных кровей отличают друг от друга, как учит Розенберг, их представления о ценностях. Для древних германцев самыми священными ценностями были честь, свобода и обязанности перед своим родом, для других народов это могли быть любовь, красота и т. д.
Короче говоря, каждая расовая душа имеет определенные ценности… Поэтому нет никакого нравственного закона, который исходил бы от мировой души как последней инстанции, из божественного порядка или мирового духа и имел бы одинаковое содержание для всех людей, обязывал бы их следовать в своем социальном поведении общей схеме построения организмов. Нет, в отдельных людях живут только вечные ценности их расовой души. Главные ценности нордической расовой души перечислены выше, а все остальные вращаются вокруг них, как планеты…
Здесь мы явно стоим не на почве виталистических представлений о расовой душе. Для них характерна целостная картина, охватывающая все, от клетки до Вселенной… Подход немецких метафизиков был динамичным, а не статичным. Для нашего метафизического мышления Бог, мировая душа, расовая душа это реально существующие величины. Но наш метафизический порыв влечет нас дальше. Он заставляет нас рисовать картины этих величин до тех пор, пока все они не растворятся в глубочайшем переживании, наполненном бесконечностью. Так Майстер Экхарт ставит на место представления о Боге динамичное становление божества, которое прорывается в душе к живой божественности. Так Лейбниц ставил на место внешних проявлений Вселенной ту Вселенную, которая стремится ввысь из души. Так же обстоит дело и с понятием расовой души… Динамичная расовая душа должна найти свое выражение в нашей воле.
Именно о такой метаморфозе говорится в «Мифе ХХ века». Автор постоянно подчеркивает, что речь идет не о логически понятом неизменном бытии, а о становлении таинственно развивающегося бытия в душе каждого народа. В сути понятой таким образом расовой души есть нечто, что не может быть понято при помощи одной лишь биологии. Розенберг примыкает здесь к учению Лейбница о монадах. Как у Лейбница Вселенная устремляется ввысь из каждой души, так и душа народа стремится к саморазвитию в душе отдельного человека.
Расовая душа, присутствующая в каждом из нас, рассматривается здесь пока что как заданная сущность. Она пронизывает духовную жизнь отдельных представителей народа, придает ей определенное направление. Таким образом это учение приобретает некоторое сходство с кантовской философией. По Канту, нет никакого порядка творения вне нас, поэтому нет и никаких нравственных заповедей, заложенных нам в душу Центром управления миром или Богом с небеси. Наше чувство долга это не рабское послушание. Мы вольны отдавать приказы самим себе. Нравственный закон – внутри нас. Он не сводится к плоскому афоризму «Не делай другим того, чего не хочешь, чтобы они делали тебе». Практический разум призывает нас действовать согласно закону. Практический разум это не советчик эмпирического человека, а нечто совершенно противоположное. Это голос нашего невидимого Я, голос из иного мира, в котором мы сами иные, а не такие, как в обычной жизни. Категорический императив исходит от нашего метафизического, Кант сказал бы интеллигибельного Я, которое приказывает нашему эмпирическому Я.
Почти такую же роль, как у Канта интеллигибельное Я, голос высшего бытия в нас, играет в «Мифе ХХ века» расовая душа. И она выражает требования глубинной сути в нас самих… Наши высшие притязания исходят от нее, а не от нашего чувственного бытия. Идеи чести и свободы, которые расовая душа несет в себе, - вне времени и пространства, это вечные ценности, они столь же безусловны, как императив практического разума у Канта. Но в то время как практический разум повелевает всему человечеству, предпочтительность гипотезы Розенберга в том, что каждая расовая душа имеет свою сферу влияния, ограниченную кругом людей, родственных по крови. Нордическая расовая душа диктует свои ценности нордическому человечеству, семитская – семитским племенам… В последнем случае создается впечатление, что семитская душа смотрит на сияние вечности словно через темное покрывало.
Еще одно различие между Кантом и Розенбергом. Кант не учел различия в нравственных взглядах народов, для него есть только один нравственный закон для всех разумных существ. У Розенберга эти различия четко прослежены. Но в другом отношении обе гипотезы опять сходятся. У Канта эмпирическое и интеллигибельное Я находятся в непримиримом разладе. Такое же давление испытывают на себе и отношения между отдельным Я и расовой душой.
Разве не являются многообразие и своеобразие законом творения? Многообразие видов, рас и отдельных живых существ? Отдельные живые существа тоже несут в себе тайну своеобразия. Она побуждает их развивать свою суть, прилагать все свои силы, чтобы предстать во всей своей неповторимости. У немца особенно сильна тяга стать личностью. А расовая душа, наоборот, требует от личности безусловной отдачи себя обществу, свои притязания она ставит выше жизненных ценностей отдельной личности. И здесь, как у Канта, душа отдельной личности это арена борьбы двух воль, эмпирической воли Я и интеллигибельной воли высшего бытия. И здесь обнаруживается обратная сторона всех теорий, которые представляют себе высшие ценности в виде высшего бытия, готового и законченного, существующего рядом с человеком, в нем или над ним. Такой ход мыслей неизбежно приводит к статическому противоположению двух воль, а не к динамике одной воли. Но человек имеет только одну волю, а не две. Разве не может быть так, что расовая душа или равноценная ей жизненная сила развивается именно в собственной воле личности? Что в движении ее воли говорит вечность, что в ней только и возникают высшие ценности чести, свободы, истины и т. д.? Это соответствовало бы идеям Майстера Экхарта, которыми пронизан «Миф ХХ века». Розенберг метафизически укрепляет в нас идеи чести и свободы. Разве не может быть так, что расовая душа вырывается из той же глубины души, как божественное пламя?
Биологическая целостная метафизика ничего не знает о такой возможности, она статична, а не динамична, для нее расовые души есть и остаются данными величинами. Они выделяются из мировой души и заявляют о себе тысячью одинаковых свойств общей наследственности, которая непрерывно передается через зародышевую плазму. Но эти расовые души совсем не те полубожественные образы, какие представляются биологам. По сравнению с нами это какие-то бледные живые существа, не властвующие над личностями, а влачащие безликое растительное существование. Именно так обстоит дело с мировой душой, от которой их производят.
Из каких клеток состоит такая душа? Каждая звезда с вращающимися вокруг нее планетами могла бы быть такой клеткой Вселенной. Мы можем предположить, что все эти клетки вместе образуют тело мировой души. Превосходит ли сознание этой мировой души наше по своему богатству и ясности настолько, что заслуживает названия божественного? Наш ответ: нет, совсем наоборот. Возьмем для сравнения отношения на поверхности Земли.
На нашей планете мы встречаем низшее, неразвитое сознание везде, где клетки однородны, где они мало дифференцированы. Чем больше дифференциация клеточных тканей, тем выше уровень сознания, осознание своего Я, одухотворенность всего тела. Более и менее осознанная сферы духовной жизни разделяются, оставаясь взаимосвязанным целым. Уровни более ясного сознания связаны с деятельностью мозга. Сюда относятся волевые процессы, которые управляют нашими инстинктами, оценками и представлениями. Тот, кто считает мерилом для нас жизнь как таковую, обезглавливает человека.
Взглянем теперь на клетки Вселенной. Они все имеют однородную структуру, состоят из одних и тех же веществ, управляются одними и теми же силами. Тут нет аналогов нашим дифференцированным клеточным образованиям. Это означает, что мировую душу можно сравнить только с душами недифференцированных живых существ… О мозге мира, высшая структура которого развилась из моря прочих клеток Вселенной, мы ничего не знаем. Так что у нас нет оснований говорить о ясном, высшем сознании мировой души, о ее божественной воле. Если Вселенная – живое существо, то тупое и бессознательное. С этим совпадает то, что мы знаем о начале жизни на Земле. Жизнь всегда возникает только из жизни. Начало нашей органической жизни можно вывести из мировой души или души земли. Но как выглядела первая жизнь на Земле? Это была жизнь одноклеточных, из которых лишь спустя миллионы лет развились высоко дифференцированные организмы с тонкими психическими функциями. Душа земли осталась на уровне одноклеточных. Высшие животные по сравнению с ней стоят на гораздо более высокой ступени. Земля равномерно вращается вокруг Солнца, а вокруг нее столь же равномерно вращается Луна. Взаимные влияния планет также не меняются. Космические отношения в мировом пространстве остаются, в основном, стабильными. А органическая жизнь на Земле, наоборот, развивалась во взаимодействии с окружающей средой и благодаря этому развилась до уровня ясного сознания, которым не могут обладать ни душа Земли, ни мировая душа.
Мы видим здесь грубую ошибку целостных метафизиков. Они не пришли к выводу, что, чем дифференцированней тело живого существа, тем выше его сознание, а наоборот, связали высшее сознание со всеобъемлющим целым.
Конечно, душа Земли, если таковая есть, более всеобъемлюща, чем наша, но мы давно переросли примитивную стадию ее жизни по внутренней концентрации, по дифференциации функций. Если расовые души возникают из души Земли, то их жизнь это тоже безликое растительное существование. Чтобы судить об их более высоком или более низком уровне, мы должны и в случае с расовыми душами задать вопрос о клетках, с которыми они связаны. Такими клетками не могут быть отдельные люди как целое, а только их зародышевая плазма, половые клетки, полярно распределенные в общей наследственной массе расы.
Это безликая жизнь в нас всех, которая биологически рангом ниже нашей индивидуальной жизни. То, что в каждом из нас соединяет черты наших предков, возвышает нашу индивидуальную жизнь над безличной, рассеянной в миллионах зародышевых клеток жизнью рода. То, что в последней было рассеяно, соединяется в каждом отдельном живом существе. В каждой индивидуальной жизни преодолевается разделение безличной жизни зародышевых клеток предков. Но в каждом из нас продолжается безличная жизнь нашей наследственной массы… которая стремится к индивидуальной жизни, начинающейся с каждым новым зачатием. Каждая новая индивидуализация означает для безличной жизни подъем на новую высоту…
Короче говоря, если понимать под расовой душой нечто высокое и божественное, нужно вспомнить мудрое учение Майстера Экхарта, согласно которому божество природы немо, а живое божество – только в душах людей.
«Миф ХХ века» наполнен мудростью Майстера Экхарта, который даровал нам немецкую религию. Валгалла – в сердце человеческом. В нас самих должно произойти священное соединение божественной и человеческой природы. Это значит: «Я и Бог – духовные полярности, акт творения – каждое соединение, расхождение порождает новые динамические силы, а движущее начало всего – воля». «Мистический синтез» Бога и души в свободе человеческой воли выражает у Розенберга то же самое, что Майстер Экхарт называл «рождением Бога в душе».
Мы ранее сравнили душу с глубоким колодцем, вода вечности в котором опускается или поднимается в зависимости от того, втягивает ли воля эгоистически все в себя или неэгоистически направлена на внешний мир. Воля должна освещаться вечным светом чести и свободы, наполняться действительным содержанием и выполнять свой долг по отношению к окружающим. В душах с такой волей живет вечность. Она зажигает над каждым из нас сверхчувственный свет: свет любви к ближнему, свет истины и красоты, свет Отчизны. Но все это лишь отдельные струи из родника вечности.
Можно ли собрать в одном переживании весь этот свет? Можно ли объединить все наши идеальные ценности вокруг одной, главной, во избежание распада духовного мира человека? При нашем предметном мышлении у нас господствуют предметы, возвещенные на уровень идей… Наука, искусство, техника простираются в бесконечность… Везде предметное мышление грозит нашему внутреннему миру. Как спасти от этого нашу душу, чтобы она сама не стала предметом? Мы здесь как будто находимся в тисках неразрешимого противоречия. Если мы вернемся к своей эгоистической сути, то утратим вечную ценность нашей личности, если же останемся во власти предметов, то пожертвуем собой, как личностью…
Здесь нужен центр, который, как бесконечная внутренняя величина был бы в состоянии отобрать у предметов власть над жизнью души, связывая одни души с другими в сообщество душ. Розенберг видит такой центр в расовой душе. Она включает в себя такие ценности, как честь и свобода, и все другие ценности, свет которых горит в нас. Он больше не рассеивается в бесконечности, а остается достоянием круга лиц, родственных нам по крови.
Разумеется, сначала хочется дать статическую картину этой центральной внутренней силы. Но учение Майстер Экхарта призывает сделать эту картину динамической, чтобы мы видели в расовой душе не готовое бытие, а нечто, в нас становящееся. Расовой души нет, она должна быть пробуждена к жизни волей индивидуума. Так говорится во введении к «Мифу ХХ века». Эту задачу выполнила воля национал-социалистического движения, которая говорит «да» собственной крови и связывает себя этим «да» с другими братьями и сестрами по крови. В этой связи мы ощущаем нечто новое. Мы чувствуем движение жизни того таинственного потока народности, о котором говорил Эрнст Мориц Арндт, потока, который принимает нас в свое сверхличное целое и своей внутренней силой соединяет все отдельные случаи самоотдачи, к которым побуждают неэгоистические задатки душ. Этот поток течет в более глубоком русле, чем все задатки. Он течет от средоточия одной души к средоточию другой души и делает взаимными все приносимые нами дары и все наше творчество, наше служение и нашу помощь.
Дело обстоит так, как будто расовая душа действует в нас, но нет готовой расовой души, содержащей готовые ценности. В нас действует вечность, создавая в нас вечную внутреннюю основу нашего народа.
Мнение автора сайта не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов!
