Идеальное государство
Ганс Хартман
Карл Хейманс Ферлаг, Берлин, 1934
Введение
Когда заходит речь о государстве, мы вспоминаем, прежде всего Спарту, государство в его самой чистой форме, которое благодаря дисциплине и внутреннему величию смогло, имея минимальные средства, достичь максимальных успехов; которое к тому же отдавало под суд тех, кто не вступал в брак, заключал его поздно или неудачно, и расторгало бездетные браки. Мы вспоминаем также Платона, который в своем «Государстве» показал идеальную картину национального сообщества, а в своих «Законах» дал указания по многим конкретным случаям в доказательство того, что высокие идеи не должны оставаться только утопиями.
Прошли тысячелетия, и Макиавелли выступил в качестве теоретика сильного государства, черпая идеи из действительности княжеств эпохи Ренессанса; Монтескье обосновал идею разделения властей; Гоббс видел в государстве средство обуздания зверя в человеке, а Руссо ожидал всего от такого идеального государства, в котором люди снова вернутся к естественному существованию. Позже Гегель видел в государстве воплощение объективного духа, высшую форму бытия во времени.
Альфредо Рокко, бывший итальянский министр юстиции и культов, является творцом фашистского права. Для него государство это «вещь в себе». Муссолини говорит: «Мы – гегельянцы» и считает себя философом, который черпает из государственной идеи силы для обновления своей страны.
Для фашизма государство – центральное понятие. А для нас? Наши сердца сильнее бьются, когда мы слышим слова «народ» и «нация», а не «государство». Идейное содержание слова «Империя» для нас бесконечно выше холодного слова «государство». Ницше называл государство «самым холодным из всех чудовищ», и ни у кого эти слова не нашли такого отклика, как у немцев.
Это связано с воспоминаниями о периоде раздробленности нашей страны. Бисмарк, выступая перед Рейхстагом 22 ноября 1875 года назвал смертельным разделением государства на «ведомственные государства», бюрократическое разделение на не зависящие друг от друга сферы влияния, где теряется из вида целое и ответственность перед ним. Мы же хотим, чтобы государством управляли ответственные люди.
Когда мы просто подсчитываем людей на определенном пространстве и делим их на группы по правилам статистики мы говорим о населении. Иностранцы, люди других рас, умственно неполноценные (а их в Германии полмиллиона) подсчитываются все без разбора. Это триумф голых цифр.
Иное дело народ. Это организм совокупности людей и человеческих отношений, включающий в себя группы, которые не доступным для статистики и логики способом создают формы семьи, деревенской общины, рода, профессиональной группы, политического союза, экономического сообщества. В этом смысле «народ» это и туземцы островов Фиджи, и древние вавилоняне, и древние германцы, и современные цивилизованные народы. Когда же народ осознает свою цель и вступает на определенный путь, он становится нацией.
Как соотносятся население, народ и нация с государством?
Одно из крайних определений государства отводит ему роль «ночного сторожа», смотрит на него как на неизбежное зло, аппарат, сам по себе не имеющий ценности. Дело его сотрудников – следить, чтобы не били стекла и чтобы повсюду были развешаны таблички «Запрещается».
Другая крайность – идея государства у Платона, Гегеля и Муссолини: тоталитарный охват всей жизни народа, единственная возможность управления нацией. Но между этими двумя крайностями есть множество промежуточных форм. Были государства, которые представляли собой совокупность силовых структур. В XIX и XX веках парламентские государства постоянно пытались установить баланс сил и никак не могли это сделать. Позже мы объясним, почему. Мы рассмотрим различия между немецкой, английской и французской формами Империи. Но сначала многие важные моменты нам поможет прояснить история.
1-я часть. Государство в мировой истории
Описывая разные формы государства, мы будем избегать термина «развитие». Есть два взгляда на мировую историю: либо в ней видят вечную череду взлетов и падений, становление и исчезновение разных форм по их внутренним законам – это органический взгляд; либо однотипные явления сводят к общему знаменателю, часто произвольно их спрессовывая, и называют это последовательным развитием. Тот, кто так делает, обычно исходит из предпосылки, что реальное развитие совпадает с логическим. В этой точке потерпел крах Гегель со своими идеями и своим понятием государства. Можно было, конечно, утверждать, будто прусское государство в 1830 году достигло высшей точки, объективно более совершенной формы, чем государства древних греков или любое современное государство. Но это недоказуемо. Чтение произведений Платона излечивает нас от бахвальства и от мысли, будто мы стоим на объективно более высоком уровне, чем древние греки.
Так что мы не будем здесь прослеживать линии развития от низшего к высшему, а посмотрим, как в действительности образовывались государства.
1. От города-государства к современному политическому государству
Идея того, что мы сегодня называем государством, в своей чистой форме впервые воплотилась в греческих городах-государствах, полисах. В них впервые был установлен «порядок» для всех граждан. Были упорядочены форма правления, воспитание, оборона, налоговая система, внешняя и внутренняя политика, и в результате возникло чувство внутренней уверенности: только так можно защитить общество от опасностей, как осознаваемых, таких как война, мятежи, нехватка финансов, голод и эпидемии, так и неосознанных, от «страха перед жизнью», присущего коллективам людей на всех этапах развития – на уровне орды, рода, племени, народа. От этого страха пытались избавиться с помощью религии, науки, искусства и государства. Государство, таким образом, - средство сохранения жизни.
Греческое понимание государства существенно отличается от двух других форм существования народов как в «догреческую» эпоху, так и более поздние времена вплоть до современности. Одна из них – восточное «царство», создаваемое усилившимся вождем клана и опирающееся на небольшую, сосредоточенную в столице группу, оторванную от остальной «страны». Почти всегда такое царство получало мистическое обоснование и им открыто или из-за кулис правили жрецы. Подобными царствами были Вавилон, Иудея, Египет и Китай. Другая форма, пока мало исследованная, существовала у древних германцев. Она опиралась не на писаные законы и не на выборную систему, как в Греции, а вырастала из самой национальной субстанции. В данном случае нельзя говорить о «народном государстве», а скорее о народном порядке с упором на внутренний порядок, органическое развитие и динамику сил. Несомненно, немецкий народ стремится возродить эти непосредственно действующие силы, поэтому он враждебен римскому праву, так как оно препятствует развитию истинно творческих способностей своим формально-схематическим «равноправием».
Это великое счастье, что на пороге западной истории стоял греческий полис. Есть все основания объяснять его возникновение греческим характером, который выражал себя в скульптуре, а не в живописи. Это государство не исчерпало своих возможностей в развитии своих четких форм, а оставило место для развития национальной сути в трагедии, мистериях, дионисических силах, своеобразие которых описал Ницше и которые требовали служения государства народу.
Остается открытым вопрос, был ли антагонизм Спарты и Афин изначальным в том смысле, что Спарта представляла враждебную духу и культуре сторону, основанную только на дисциплине и расовой чистоте, а Афины – «культуру» со всеми ее издержками, или Спарта была здоровым противовесом разлагающим и расслабляющим тенденциям гениальной афинской культуры. Важно учитывать лишь, что Платон придал своему идеальному государству многие черты Спарты. Платон говорит об «охранителях» о гражданах. Охранители отвечают за государство. Они делятся на государственных деятелей и солдат. Граждане занимаются своими делами и не несут прямой ответственности за государство. Тем самым Платон хотел исключить господство неполноценных элементов, демократии. В одном важном месте он говорит, что коррупция охранителей ведет к распаду государства, а если плохим станет простой человек, это не повлечет за собой таких последствий.
Но греческое государство, как в более спартанской форме национального и расового государства, так и в более афинской форме демократического культурного государства, было «тотальным» государством, подчиняющим себе всю жизнь своих граждан, оставляя, по крайней мере в Афинах, и свободу для творческой деятельности. Правда, в греческих полисах вся сфера государственной и национальной жизни была обозримой. Сегодня, когда народные массы необозримы, чудо, что еще не наступил хаос. Вся государственная политика сегодня – страх перед этим хаосом.
Римское государство создавалось в ходе бесконечных войн. Самой важной была война с италиками – тогда потерпела крах последняя попытка создать в Италии федеративное государство различных национальностей. Проблема была решена политическими средствами – путем предоставления италикам гражданских прав.
Появился новый тип государства – огромная империя, открывавшая широкий простор для духовной жизни, борьбы разных религий и философских школ. Символом ее единства была лишь жертва на алтарь императора. Мы называем такой тип государства политическим в отличие от национального государства, так как все нации империи были перемешаны и не могло быть и речи о расово чистом правящем слое. Но Римская империя не была и теократическим государством: государственной религии в ней не было до Константина, то есть до эпохи упадка.
Это государство не было тотальным. Социальная, экономическая и культурная сферы пользовались полной свободой. Капитализм развился в древнем Риме до огромных масштабов и научился управлять массами.
Путь от этого политического государства к современному тотальному государству был долгим и тернистым. В эпоху Великого переселения народов понятие государства почти исчезло. В выгодном положении оказалась католическая церковь со своей теократией. Попытка внедрить эту теократию в идею Священной Римской империи германской нации потерпела крах. Германия состояла из множества владений светских и духовных феодалов и вольных городов. Империя была лишь туманным идеалом.
Тем временем в Италии возродились города-государства в форме княжеств эпохи Ренссанса. Сфорца, Медичи, Ровере воссоздали тотальное государство в грандиозной форме, подчинив себе также духовную и, особенно в Венеции, экономическую жизнь. Макиавелли подвел под это теорию.
Во Франции, Англии и Испании в то же время возникли централистские автократические государства. Они создавали национальный характер и национальную культуру, не говоря о религиозном, правовом и экономическом единстве наций. Кольбер, проводя политику меркантилизма, сделал Францию первым политэкономическим государством. Но оказалось, что накопление в стране наличных денег лишь обогащает феодалов, а не помогает накормить голодных. Итальянские города-государства исчезли. Объединенная Италия стала типичным современным государством.
Путь Германии к современному государству был трагическим. Франция, Англия, США и даже Россия намного ее опередили.
Что же представляет собой современное политическое государство, которое в Италии и Германии можно назвать тотальным государством?
Цель государства – упорядочение жизни народа и управление ею, защита страны и ее культуры, совершенствование законодательства и управления, развитие экономики и социальной культуры, стимулирование творчества.
Современное политическое государство расколото и, хотя большинство этого не замечает, непрерывно катится к пропасти. Речь идет не об угрозе уничтожения внешним врагом, хотя она постоянно есть, а в первую очередь о том, что государство, желая использовать все национальные силы, все время наталкивается на разного рода препятствия. Во время войны это может быть саботаж. Но есть и такая возможность, что антигосударственные элементы будут стараться убедить народ в том, что государство является его врагом. Сильное государство не будет размениваться на мелочи и искать повсюду «подрывные элементы», а сосредоточит усилия на борьбе с главным врагом. Кроме того, угрозу для государства представляют партии: они могут стать самостоятельными силами и подменить собою государства. Поэтому в Италии, Германии и Болгарии партии запрещены.
Наконец, последняя опасность для государства исходит от преувеличивающего свою роль духовенства, которое может объявить государство «ненужным».
Как может тотальное государство справиться с врагами в условиях необозримости, всегда несущей в себе зародыши хаоса? Идиллия города-государства, в котором все друг друга знали, в прошлом. Из миллионов наших соотечественников мы обычно знаем человек двадцать. У полиции и профсоюзов есть свои списки, но этого недостаточно. Чисто демократический метод предоставлять всем одинаковые права и накладывать на всех одинаковые обязанности, то есть идеология французской революции, не работает даже в самой Франции. И тут на помощь приходит тотальное государство с идеей иерархии. Оно руководствуется принципом отбора.
2. От идеального государства – к современному социальному государству
«Манчестерство» это основанная на английском понимании жизни теория, согласно которой достаточно дать свободу экономике и всё устроится само собой. Страшные проявления раннего английского капитализма потребовали вмешательства государства в виде сотни томов «законов о бедных». В конце концов пришлось ввести пособия по безработице. Церковной и частной благотворительности оказалось недостаточно, чтобы возместить материальный и духовный ущерб, нанесенный в век машин размалывающим всех колесом экономики.
Деятельности религиозных кругов, весьма сильных в англосаксонских странах, оказалось недостаточно для того, чтобы возместить ущерб, нанесенный капитализмом. Макс Вебер и Эрнст Трёльч показали страшную динамику этого процесса: при наличии теократического момента государство развивается как политическое, забывая о социальной стороне. Всемирно-историческое встречное движение началось с так называемого прусского социализма. На начальном этапе развития тотального государства была сделана попытка улучшить социальное положение подданных с помощью промышленной и таможенной политики. Но молох свободной экономики пожрал немало жертв и в немецких землях. Однако, согласно древнегерманским представлениям о праве, государство должно быть также социальным и обеспечивать своим гражданам удовлетворительные условия существования. Поэтому тотальное государство должно стать также социальным государством.
Мы снова переживаем переломный момент всемирно-исторического развития. Издавна люди рисовали идеальные картины социального государства. Социальные утопии всегда были путеводными звездами человечества. Мы можем различить три вида утопий, порожденных тремя принципиально разными складами ума. Первый тип возник из потребности в глубоком философском обосновании и правовом оформлении – это бессмертное «Государство» Платона. Центральное место в данном случае занимает ответственность как самого творца утопии, так и тех, кому он поручает руководство государством. Исходной точкой является истина и полученная картина олицетворяет одновременно порядок, право и красоту. Нельзя забывать, что «Законы» это художественное произведение, что при создании первой великой государственной утопии творческое начало и красота формы были крестными родителями идеи.
Вторая форма утопии – религиозная. Она возникла из персидской религии и частично уходит своими корнями в эсхатологию позднего иудаизма, прежде всего, в представление о царстве Мессии, где все люди будут наслаждаться благосостоянием и миром, и появляется в переработанном виде у Августина и Фомы Аквинского, великих творцов католического учения. Мировая история мыслится ими как процесс установления «Царства Божия». Этот процесс можно понимать и как чисто духовный. Эта линия ведет к создателям понятия «Третьего царства» (3-его Рейха) – аббату Иоахиму Флорскому, мюнстерским анабаптистам, Томасу Мюнцеру, Флориану Гейеру и Вильгельму Вейтлингу, а также к Лессингу, Фихте, Шлейермахеру и многим религиозным социалистам, особенно в Швейцарии. Религия должна обеспечить достойное человека сосуществование отдельных людей и народов. Церковь выступает в роли гаранта и руководителя этого процесса.
Католически-церковная установка, которая ведет от Августина и Фомы к современной католической социальной и политической этике, гласит: церковь должна руководить разумным и упорядоченным сосуществованием людей, поэтому ей должно принадлежать последнее слово и в государственной жизни. Создатели современных тотальных государств объявили войну этим притязаниям на роль наднационального правительства.
Протестантство, естественно, менее склонно к государственным утопиям. В своей лютеранской форме оно было вполне довольно теми государствами, какие есть, часто безоговорочно вставало на их сторону и вместе с ними становилось враждебным народу. Назовем лишь швабского придворного проповедника и прелата Иоганна Валентина Андреэ (ум. 1654), который в своем «Христианополисе» описал город-государство на христианской основе, где нет частной собственности. Неизвестно, правда, верил ли он в осуществление своей идеи.
Третья форма – создание утопий на основе чисто эвдемонистской целесообразности: наибольшее счастье наибольшего числа людей. Сюда относится знаменитая «Утопия» Томаса Мора, написанная в 1516 году под влиянием экономической нужды, царившей уже тогда в Англии. Его идеальное государство отличают: раздел земель, свобода мысли, отмена собственности, принудительный труд со строгим разделением труда, наследственность профессий, восстановление рабства для низших слоев, подчиненное положение женщины в семье и религиозная терпимость.
Столь же знаменита написанная в 1611 году доминиканским монахом Томасом Кампанеллой в неаполитанской тюрьме книга «Город Солнца». Она была издана 12 лет спустя во Франкфурте-на-Майне, куда рукопись доставили окольным путем. Его утопическим городом руководит Главный метафизик, есть в нем и министр снабжения, здравоохранения наследственности и воспитания молодого поколения (почти что министр расовой гигиены). Как и у Платона, у него предполагается общность имущества, жен и детей. Все регламентировано до мелочей. Нам Кампанелла чужд, тем более что он не скрывал своей ненависти к немцам за их стремление к религиозной свободе.
Тем более волнуют нас идеи великого Фихте, изложенные им в его книге «Закрытое торговое государство». Фихте описывает со множеством психологически тонких замечаний абсолютно автарктичное государство. Его идеал наталкивается на значительные трудности в век всемирной торговли и зависимости от импорта сырья, но многое, сказанное им может и должно быть учтено при ограниченной автаркии, вынужденной сегодня для многих государств, тем более, что захватывает пафос, с которым Фихте отстаивает свое убеждение, что на пути автаркии всех граждан можно сделать действительно счастливыми.
Подход Фихте часто слишком рационален; многое в экономической и социальной жизни невозможно рассчитать заранее.
Идеал Фихте столь высок, потому что он исходит из очень глубокого понимания внутреннего порядка, который может быть воплощен в жизнь. Этот внутренний порядок для него возможен только в истинно социалистической форме.
Взгляд Фихте на экономику основан на идее нации. Ему принадлежит лапидарная фраза: «Рабочий должен иметь возможность жить, когда он работает».
Особенно ясно выражает Фихте свои мысли об идеальном, но ни в коем случае не утопическом социализме в следующих словах: «Ненужное следует везде отодвигать на задний план по сравнению с тем, без чего невозможно или трудно обойтись; то же самое и в макроэкономике государства. Руки, которые могут быть отвлечены от сельского хозяйства и посвящены искусству, должны быть сначала направлены на необходимые работы, и только лишние – на удовлетворение потребностей в роскоши. Надо подсчитать не только число художников вообще, но и число тех, кто посвятил себя отдельным отраслям искусства, и везде прежде всего заботиться о самом необходимом. Нужно сначала накормить всех и обеспечить жильем, а потом уже украшать жилища; сначала удобно и тепло одеть всех, а потом уже думать о роскошных одеждах. Государство с отсталым сельским хозяйством, требующим многих рабочих рук, слабо механизированным, не имеет права на роскошь. Так не пойдет, если кто-то говорит: но я могу за это заплатить. Несправедливо, если один может купить ненужное, а у его сограждан нет самого необходимого и они не могут его купить; то, чем первый платит, нажито неправедным путем и не может принадлежать ему в разумном государстве». Фихте, как и всякий представитель настоящего национального социализма, хорошо понимал, что внутренний порядок возможен лишь в том случае, еще общество поддерживает каждого своего члена. Здесь он четко разграничивает задачи государства и сословное самоуправление. Крестьянин, говорит он, обязан своим существованием государству, которому принадлежит земля, а не крестьянин «своим искусством или знанием ремесла – природе и самому себе, а не государству. Что может ему еще дать государство? Только гарантию, что он всегда найдет работу или сбыт для своих товаров, а также причитающуюся ему долю богатств страны. Только этой гарантией государство привязывает его к себе».
Здесь мы имеем при однозначном отвержении экономического либерализма идею социалистически-сословной системы (но не в смысле итальянского корпоративного государства). Немецкий социализм Фихте предусматривает наличие закрытых сословных самоуправляющихся структур. Фихте отождествлял класс с сословием. Маркс взял у него понятие класса, исключил все национальное и идеальное, что было жизненным нервом мировоззрения Фихте, и разделил мир на два враждебных класса.
Маркс оказал огромное влияние на государственное сознание масс. Благодаря агитационной мощи марксизма померкли фигуры утопистов первой половины XIX века. Но в действительности они, как переходный этап к современному социальному государству, имели как минимум такое же влияние, что и Маркс. Этих утопистов сбило с толку быстрое развитие техники. Сен-Симон, Оуэн, Фурье, Кабе, а в конце века Беллами мыслили в рамках строго организованного государства, а Прудон и Маккей – в более анархистской форме. Мы знаем сегодня, что никакая выдуманная человеческим мозгом утопия не может создать идеальное государство. Действительность слишком многообразна и противоречива, чтобы ее можно было переделать по рецепту. Нельзя просто вынуть из ящика готовую социальную программу и воплотить ее в жизнь, нужно ощущать динамику общественной жизни и сосредотачивать все силы на решающих участках, то там, то здесь.
Чему нас учит история утопий, так это той непреложной истине, что государство не только может, но и обязано навести порядок в социальной сфере. Главная его обязанность заключается в том, чтобы все люди были сытыми.
3. От олигархического государства – к государству во главе с вождем
В этой главе речь пойдет об управлении государством. Старые теории государственного права (особенно органическая теория) считали изначальным антагонизм правящего класса и тех, как он правит. Мы и в самом деле постоянно встречаем такой антагонизм в политической истории, но столь же постоянны и попытки преодолеть это антагонизм, при котором народ надолго расколот на два лагеря, с помощью принципа вождизма в его живом воплощении.
В истории государств намечается следующая общая линия. Часто властелин, который держится на одной лишь силе, «правит» народом. Чистый деспотизм, произвол которого ничем не сдерживается, при этом представляет собой исключение или даже вообще невозможен. В ряде стран установилось мнение, что такой правитель должен нести ответственность за свой народ и за свои дела. Правление становится «профессией». Правитель должен советоваться с сословиями, сначала с аристократией, потом с буржуазией прежде всего по финансовым вопросам. Так начинается контроль со стороны представителей определенного слоя, но долго еще – не народа. Парламентская система пытается заставить услышать голос народа, но лишь очень редко (прежде всего, в Англии) это удается сделать с помощью этой системы. Все народы мечтают о живой связи между вождем и народом, то есть о настоящем руководстве.
Платон в 8-ой книге своего «Государства» подробно занимается этим вопросом. Для него неважно одно лишь количество правящих (один – монархия, группа – аристократия, все – демократия), такой подход кажется ему слишком упрощенным. Он различает формы, которые мы сегодня назвали бы морфологическими, в зависимости от сочетания количества правящих и способа правления, причем особую роль играет мотив желания править. Сначала он говорит о тимократии как о форме, основанной на непомерном честолюбии, потом об олигархии как о группе, господствующей благодаря своему богатству (Аристотель называет эту систему тимократией что ведет к терминологической путанице). Такую форму государства ввел Солон в Афинах и Сервий Туллий в Риме. Платон, считая, что богатство развращает, ставит эту форму низко, даже ниже, чем тимократию, воплощением которой, по его мнению, была Спарта. И все же нельзя забывать, что эта форма не помешала достичь величия Афинам и Риму, а позже Венеции, Англии и Пруссии.
Разумеется, в господстве денежной клики заключена большая опасность. Если нет тенденции к самоочищению, что бывает очень редко, то неизбежна коррупция во всех формах: занятие должностей «по блату», независимо от личных качеств; подкуп; принятие законов с целью обеспечения собственной власти, репрессии против тех, кто проповедует иные идеалы, нежели идеалы олигархии. Такие государства возникают по той причине, что в народах еще не пробудилось сознание своей истинной национальности. Ни одна форма государства не противоположна столь абсолютно государству во главе с вождем, чем олигархическое государство.
Были «испробованы» и иные формы. Платон называет еще две: демократию и тиранию, неограниченную монархию. Платон ошибочно выводит демократию из все большей жажды денег, характерной для богачей. В действительности взаимодействует целый ряд мотивов, прежде чем возникает демократия, обычно после периода тирании. Тирания Писистратидов была в Афинах переходной формой от олигархии к демократии, во Франции позже ту же роль играли оба Наполеона. Но Платон был прав, когда подчеркивал материалистический характер демократии.
Наш опыт позволяет сегодня дать более основательную критику демократии. Мы исходим из национального принципа, а он учит нас, что демократия может подойти многим народам и даже способствовать отбору вождей в их среде, но демократия не соответствует национальному характеру других народов, в том числе немецкого. В этих случаях формой, которая знаменует собой решающий переход от демократии к государству во главе с вождем является плебисцит. В Швейцарии благодаря плебисциту весь народ превращается в парламент, поэтому там возможен плебисцит по второстепенным проблемам, в Италии и Германии – только когда решается судьба нации.
Тиран, описанный Платоном, вносит беспорядок в экономику, он вынужден провоцировать войны (каким пророком был Платон!) и постепенно он становится всем ненавистным. По Платону, царями должны быть философы («Государство», раздел 473). Имеются в виду не профессиональные философы, занимающиеся тонкостями логики, теории познания и психологии, а люди, действия которых определяют одновременно дух и воля, которые обладают даром провидения и неустанно работают ради осуществления идеала для своей нации. Мы сегодня остаемся верными этому платоновскому пониманию того, какими должны быть вожди. Настоящий вождь постоянно черпает силы из глубинных народных источников, имеет мужество брать на себя ответственность, безжалостно избавляется от собственных сторонников, если они оказываются негодными, и служит своему народу. Прообразом такого вождя был Фридрих II.
4. От государства завоевателей – к национальному государству
Великие мировые державы – вавилонская, персидская, империи Александра Великого и Чингисхана начинались с простого факта, который превращался в столь же простой политический механизм: могущественный вождь, окруженный кликой, состоявшей частично из жрецов, набирал сколько нужно воинов из своего народа и подчинял себе столько народов, сколько мог. Пределом для него была смерть, бунт против него его клики или тот случай, когда он нарывался на более сильного. Римская империя была исключением в этой серии: завоевание мира осуществлялось городом-государством в таких формах, при которых могли плавно сменять друг друга олигархия, тирания и самая неуклюжая из форм власти – правление солдатских императоров.
Такая мировая империя уже по своей идее диаметрально противоположна нынешним идеалам территориального единства народа и чистоты нации в этническом и расовом смысле, добровольного ограничения сферы выполнения своей всемирно-исторической задачи. Этому научила история. Александр Великий, который сначала хотел отомстить персам за Грецию, был в Азии ослеплен блеском мировой империи и стал поощрять смешение македонцев с персами.
Если мы сравним нынешние мировые империи англичан и французов, то сразу же увидим различия. После того, как потерпела крах наполеоновская идея Соединенных штатов Европы, у французов остался только путь колониальной экспансии вне Европы. Англия либо создавала государства белых (Канада, Австралия), либо порабощала «цветных», на которых англичане смотрели сверху вниз. Жители Индии были для них лишь «туземцы» без собственного имени, чем древний культурный народ был глубоко оскорблен. Таким образом, Британской мировой империей правил государственный народ.
Иное дело французы. У них нет расовой гордости и они беспрепятственно смешиваются с цветными. В их представлении о мировой империи преобладает идея культурной миссии. В этом они идут по стопам древних римлян. Париж, как и древний Рим, играет роль «города-государства» во всемирной империи.
Коснемся теперь вопроса, кто, собственно, является носителем власти в государстве. Поскольку дни империализма, по крайней мере, в прежних формах, сочтены, картина развития представляется нам следующей. На определенной территории обосновывается определенный народ, с древности или, как в США, - в результате иммиграции. Государственный народ, национальное ядро этого народа, воплощает в правящем слое нацию, ее субстанцию, ее ритм, ее целеустремленность и ее формы жизни. В большинстве случаев он вступает в конфликт с живущими на той же территории нацменьшинствами. Способы решения этого конфликта различны. Фашизм хочет сделать из всех живущих в Италии одну итальянскую национальность. В Швейцарии мирно уживаются вместе три нации. Национал-социализм ставит обязательным условием руководящую роль государственного народа, который один и годится на эту роль по расовым задаткам, но не отнимает у других народов право жить по-своему.
Лучше всего выразил идею народного, национального государства Ф.-Л. Ян. Он писал: «Не наложенная извне государственная веревка создает народ. Людей нельзя запихивать, как сельдей в бочки, запирать их толпой в клетку. Вынужденное нахождение вместе не создает истинного союза. Мирное, доверительное сосуществование, привычка друг к другу, взаимное уважение формируют народ и то национальное сознание, которое связывает его воедино и сохраняет… Государство без народа ничто, бездушное, искусственное образование; народ без государства ничто, бесплотная схема, вроде кочующих по миру людей. Только народ и государство вместе образуют Империю, а ее связующей силой остается национальное сознание».
5. От теократии – к идее Империи
Мы постепенно подошли к ключевому вопросу, связанному с понятием государства… Есть большая историческая вероятность того, что государственный идеал в нынешнюю эпоху движется в указанном нами направлении. Но далее следует законный вопрос о содержании, о смысле и ценности государства.
Можно увернуться от ответа и сказать, что переживание своей принадлежности к народу иррационально и не может быть сформулировано. Горе тому, кто рискнет разложить народное сообщество на понятия! Лучше молчать. Мистерия нации открывается только тому, кто молчит, или тому, кто жертвует собой в борьбе за свободу нации.
Мы не будем заставлять тех, кто так говорит, думать иначе. Но на станциях исторического пути каждый раз снова встает вопрос о смысле бытия государства и народа.
Напомним, что в древних империях всегда были жрецы, которые искали этот смысл. Сильней всего их влияние было в Египте. Но мы обратимся к тем примерам, которые знаем лучше – к истории греческого и еврейского народов. Оба они создали теократические государства.
Согласно еврейскому учению, Бог сам определяет этику, обычаи и государственную форму. Если народ будет ему повиноваться, он будет жить, ибо он призван стать первым народом в мире и подчинить себе все прочие народы, жизнь которых не имеет никакого иного смысла.
Мы имеем здесь в религиозном обрамлении явные притязания на мировое господство маленького и слабого народа, чувствующего себя благодаря идее богоизбранности сильным и непобедимым… Все другие народы рассматриваются им как неполноценные, причем речь идет не о культурной неполноценности, что выражено в греческом понятии «варваров», а о религиозной неполноценности, то есть отверженности. Это понятие играет важную роль в Евангелиях: фарисеи смотрели на бедняков, грешников и мытарей как на отверженных, и те сами верили, что они такие. Иисус пришел, чтобы исцелить их от этой веры. Еврейская теократия была уничтожена в 70-ом году. Еврейское государство, которое сегодня пытаются восстановить в Палестине, имеет практический, экономически-финансовый характер.
А как обстояло дело с теократией в древней Греции? Боги руководили всей жизнью народа, у Гомера в легкой, у философов и трагиков – в тяжелой и серьезной форме. Дионисии и тому подобные мероприятия после исследований Бахофена, Ницше и Роде стали неотъемлемой частью наших представлений о Греции так же, как остракизм, черный суп и фриз Парфенона. Человек мог и должен был ощущать в этом государстве неизмеримую высоту осуществления своего человеческого бытия. Творческий дух греков был конечным содержанием смысла этого государства. В экстазе искусства, в качестве творца и качестве зрителя, этот народ и это государство осознавали свой конечный смысл. Когда это прекратилось, закончилась историческая миссия греков. «Демоном» Платона, Сократа и всех великих греков была субстанция этого народа, это был Бог, который заставлял его страдать, говорить, ваять, петь и творить. Это благо, особенно у Платона, идея вечного царства духа, которое человеку надо только обрести.
Эта линия нашла свое продолжение в сознании немецкой одновременно политической и культурной миссии у Лютера, Шиллера, Гельдерлина. Но мы можем надеяться на успех лишь в том случае, если поймем всемирно-историческую роль католической теократии. Понять ее нам поможет сравнение с царской Россией: там мы имели в виде цезаропапизма теократическое, но построенное всеми возможными светскими средствами государство, которое в действительности основывалось только на господстве олигархии государственного народа, а религией (близкой русской душе по ее сути) только злоупотребляли ради власти над народом.
Римский католицизм отличается от еврейской теократии тем, что не имеет расовой основы. Он исходит из равенства всех человеческих душ перед Богом. Но он разделил судьбу еврейской теократии, когда стал претендовать на светскую власть.
Сегодня вопрос о теократии становится жгучим, когда Ватикан пытается вмешиваться в политику светских государств. Он утверждает, будто его этика включает в себя и политическую этику. Муссолини подчеркивает, что государство не может допустить такого вмешательства, потому что у него своя мораль. Это означает отвержение теократии в любой прямой форме современным национальным государством. Это означает, особенно в Германии, переход к идее Империи, которая, поверх всех конфессий, охватывает все в человеке, как его государственность, так и его связь с вечным и с духовными ценностями. Теократию заменяет сегодня идея Империи. Притязания теократии принадлежат прошлому. Народы сегодня сами творят свою судьбу, в том числе и в духовном плане. И они любят государство, которое дает им такую возможность.
II-я часть. Наш государственный идеал
1. Государственные функции
Современное политическое государство это организм особого рода. Это выражение самой жизни нации. Сравнение с человеческим организмом именно в политическом государстве можно провести очень далеко.
Любой организм отличается, прежде всего, тем, что он сам себя поддерживает в порядке. Государство можно тоже понимать биологически. Оно возникает, развивается и гибнет согласно определенным законам. Функции государства должны находиться в органической взаимосвязи. Эти взаимосвязи глубже всего исследовал Монтескье, который в 1748 году в своей книге «О духе законов» предложил принцип разделения властей. Монтескье считал, что если вся власть сосредоточена в руках одного человека, то нет свободы. Его книга была написана за 40 лет до французской революции, но от нее уже веет ее духом. Свобода понимается абстрактно, предполагается возможность создать настоящее право с помощью логических ограничений. Но разделение властей само по себе еще не гарантия нормального функционирования правового государства.
Разделенные органы власти практически и технически не могут понимать основные взаимосвязи и принимать решение. Если государство возглавляет вождь, это не значит, что он стоит над законом и может произвольно вмешиваться в управление – тогда была бы невозможна настоящая связь вождя с народом.
Вопрос о разделении властей, который Монтескье решал чисто формалистически для «статического» государства, мы можем рассматривать с биологической точки зрения для «динамического» современного государства. И в человеческом организме многое происходит бессознательно, по биологическим законам. Сознание связано с системой сенсорных и моторных нервов. Так и в современном государстве во главе с вождем: тысячью каналов, через компетентные органы, через штаб сотрудников, через прессу и радио в центр передается все, что важно для народного организма.
Вождь это решающая, ответственная инстанция, которая приводит в действие все передаточные механизмы. Он первый слуга государства, но не государства как самоцели, а как выражения жизни народа. Так что мы можем отбросить формальный принцип разделения властей. Вождь может быть одновременно верховным законодателем, верховным судьей и верховным руководителем государства. Как человек, он тоже может делать ошибки и нуждается в советниках, но это должны быть люди с такой же глубиной национального сознания. Корпорации не пригодны для этой цели: их члены склонны сваливать личную ответственность на других, искать «компромиссы», когда требуются быстрые решения, а их может принять только вождь. Корпорации всегда тянут одеяло на себя, будучи не в состоянии видеть картину общества в целом.
Вождь современного политического государства хранит эту картину в себе. Он отказывается от притязаний на абсолютные решения. Он признает Верховный суд, если этого требует народ, а не безответственные критиканы. Он вмешивается лишь в тех случаях, когда возникает угроза для народа в целом.
Ни один настоящий вождь не может считать процесс законотворчества завершенным, особенно в наше переломное время. И здесь следует вспомнить людей, которые в XIX веке готовили настоящее немецкое право, исходя из немецкого духа. Это Фридрих Лист и в еще большей мере – Пауль де Лагард и Карл Христиан Планк, «Завещание немца» которого читать трудно, но необходимо, а также Гирке и Каль. Живое право это вечное прислушивание к источникам народной жизни, постоянно обновляемая воля наилучшим образом служить народу.
2. Государственный аппарат на службе нации
Государству необходим аппарат, но он должен быть заполнен идеями живого права. Следует различать авторитарное и деспотическое государство, хотя различие между ними трудно провести. Авторитарное государство исходит из национальной идеи и служит этой идее, оно принимает силу только против злоумышленников, неразумных людей и клик, действующих в своих интересах. Деспотическое государство противостоит большинству народа, обеспечивая господство клики.
Авторитарное государство знает пределы своих возможностей, деспотическое не знает пределов и думает, что может подчинить себе все ткани социального организма.
Авторитарное государство следует понимать только как тотальное государство. При этом не имеет особого значения теоретический вопрос, является ли государство единственной формой выражения жизни нации или только одной из них.
Тотальное государство отличается от прочих тем, что оно никогда не использует свой «аппарат» как самоцель (что типично для бюрократии) против своих граждан.
Только когда все силы народа будут взаимодействовать на службе целому, когда общая польза станет выше личной, наш народ сможет жить в соответствии с задачей, поставленной перед ним Судьбой.
О том, враждебно государство гражданам или нет, можно судить по его финансовой политике. Сбор налогов никогда не должен быть самоцелью. Тотальное государство отличается от либерального тем, что оно не останавливается на таможенной политике.
Справедливость – основа всей государственной политики, но справедливость не по отношению к отдельной личности, а к целому. Выше всего должен быть – в духе Фихте – лозунг: «Право на труд как принцип экономики».
Экономика как самоцель, экономика независимо от народа также не должна больше существовать. Человек может связывать свое экономическое бытие с высшей идеей. Многие по личной наклонности или вследствие связи с церковной или идеологической группой хотят поднять свои личные достижения на более высокий уровень. Мы находим такие высшие идеи у Лютера и Франца фон Баадера в сочетании с мыслями об их профессии. В экономические формы и сообщества не должны быть самоцелью, авторитарное государство ставит их на службу целому. Речь не идет об управлении даже мельчайшими единицами, как при советской плановой экономике.
Государство обеспечивает органическое распределение ролей.
Сравним два тотальных государства: Италию и Германию. В Италии преобладает патетически-эмоциональный момент. Государство там окружено ореолом славы, немцы же никогда не избавятся от мысли о государстве как о «необходимом зле». В Италии руководители профсоюзов – государственные чиновники. В Германии подобные организации сохраняют самоуправление. Идея нации в Германии всегда была выше идеи государства, которое никогда не должно быть самоцелью.
Не только экономическая, но и политическая жизнь подчинена этим идеям. В Италии государство назначает бургомистра (подеста), в Германии город – особый организм со своей жизненной основой и органической задачей. В Италии наблюдается тенденция к расширению государственной сферы до максимума, в Германии ее, наоборот, сводят к минимуму. Это возможно благодаря немецкой идее вождя.
3. Единство вождя и народа
Сегодня все хотят избавиться от олигархии. Многие народы начинают понимать ее опасность.
И в том случае, когда речь идет о внутренней связи вождя и народа, опять сильно сказывается народный характер. В Италии, где у людей, что на уме, то и на языке, и где издавна очень ценят ораторское искусство, эта связь может быть длительной лишь в том случае, если вождем является такой человек, как Муссолини, который в совершенстве владеет этим искусством. Иное дело немцы, люди более суровые и замкнутые. Если для итальянца красивая форма выражает и внутреннее содержание и истинна даже в том случае, когда нам она представляется только фразой, то немец всегда интересуется соответствием формы и содержания. Убежденность кого-либо в своем деле важней для него, чем умение выразить свои мысли в безупречной и увлекательной форме. Немец верит, часто зря, что хорошее дело победит само собой.
За этим кроется опасность недооценить сопротивление, равнодушие и тупость отдельных людей и массы. Поэтому немецкому народу нужны вожди, которые это учитывают, но это не ослабляет их желание помочь народу освободиться.
Еще один момент препятствует в Германии единству вождя и народа. Человек издавна ориентирован на непосредственное восприятие. Во времена раздробленности у каждого на глазах был свой князь. В государстве масс это не так просто: лишь немногие могут увидеть вождя. Радио здесь не поможет. Вождь неизбежно все больше становится символом. Народ должен верить, что вождь связан с ним и всегда будет ему верен.
Но откуда возьмется такая вера? Прежде всего, из единства слова и дела. Лучше меньше обещать и больше сделать, чем наоборот. Овладеть положением в решающий момент и не бояться последствий. Важны также личная безупречность и простой образ жизни.
Вождь это символ народа. Не каждый может стать вождем. Период демократии ясно показал: тот факт, что кто-то любыми средствами пытается выдвинуться, еще ничего не означает. Вождь должен быть энергичным, упорным и целеустремленным, но ему не надо выдвигаться – его вынесет народная волна.
Вождь создает традицию. Непроизвольно, но он накладывает новый, своеобразный отпечаток на народную душу и народное сознание. Такое влияние оказали Фридрих Великий и Бисмарк.
Есть разные формы создания нового государства. То, что его можно создать менее, чем за десять лет, на основе догматически-абстрактного мировоззрения, доказывает пример Советской России. Под руководством Ленина и Сталина была создана новая традиция.
Важен также пример Рузвельта, который, не нарушая абстрактные ценности, заключенные в Конституции, творчески применил их к конкретной ситуации.
Сегодня перед народами стоит новая задача – установить правильные отношения между народом и вождем. Старые антагонизмы должны исчезнуть. Были времена, когда властителей и народ разделяла непреодолимая пропасть, но были и такие, когда между ними устанавливались панибратские отношения, что вредит образу вождя.
В духе тех вождей, которые готовили поворот немецкой истории – к ним следует отнести и Ницше – мы требуем сегодня «пафоса дистанции» между руководителями и народом.
4. Стимулирование творческих способностей нации
Мы вступаем теперь в область, где нас ждет много трудностей; область отношений между государством и духовной сферой. Мы умышленно не говорим: между государством и культурой. Мы не относим к духовной сфере интеллектуализм. Дух для нас это внутренняя сила народа.
Государство завоевателей не интересуется духовной жизнью завоеванных областей. Яркий пример – господство турок на Балканах. В Болгарии они не вмешивались в церковные дела, и православная церковь могла свободно развиваться.
Иная картина наблюдается, когда колонизацию ведут национальные государства.
Немцы, колонизируя Восток в Средние века, навязывали и свою духовность в церковной форме. Сегодня, когда все больше укрепляются национальные государства, жгучим становится вопрос: что может сделать государство, чтобы пробудить к жизни творческие силы нации? Чтобы правильно ответить на этот вопрос, напомним об интересных метаморфозах, которые произошли в большевистской России с понятием Пролеткульта.
После «победы пролетариата» определенные силы попытались вообще отменить понятие национальной культуры. Есть только «пролетарская культура», интернациональная по сути. Государство, хотя и не всегда официально, поддерживало этот Пролеткульт. Но он, как искусственное образование, оказался нежизнеспособным. Произошел возврат к национальной культуре. И правы те, кто сегодня видит в интернационализме русскую маскировку, за которой скрывается национальная русская культура. О «Пролеткульте» в последние годы уже не слышно.
Как может национальное государство стимулировать творческие силы нации? Сначала установим пределы такой организационной деятельности. Первым будет расово-биологический аспект. В былые времена часто лишь девятый или десятый ребенок в семье становился гением. Если бы наше жизненное пространство и денежные средства были достаточно велики, чтобы стимулировать неограниченную рождаемость, надо было бы работать в этом направлении. Но обстоятельства не позволяют. Сегодня и семьи с 4 детьми считаются многодетными.
Необходимо учесть, что никакое воспитание гения государством невозможно. «Дух дышит, где хочет», - эти евангельские слова остаются в силе. Государство может заботиться о расовой гигиене, назначать стипендии, чтобы таланты одаренных детей не завяли, поддерживать многодетные семьи.
Но творческое начало заключено не только в гении, но и в тех, кто преклоняется перед ним и даже после его смерти продолжает его деятельность. Здесь особенно велики возможности государственного вмешательства. Самую важную роль играет театр, который Шиллер называл делом всей нации, моральным учреждением.
Обучение руководителей, пробуждение качеств руководителя становится прямой и самой благородной задачей государства. И в этом случае невозможно выведение в сельскохозяйственном смысле, но есть «вероятность», и ее можно увеличить, стимулируя отбор. Это относится не только к политическим вождям, но и к руководителям профессиональных групп. Здесь государство может сделать очень многое.
Особенно сложен и требует большого такта женский вопрос. У древних германцев способности женщин использовались иначе, чем у кельтов и римлян. Суть вкратце можно свести к следующему: ритм женщины больше связан с природой, чем ритм мужчины. Поэтому достижения духа, который дышит, где хочет, а не где угодно природе, реже принадлежит женщинам, особенно в ряде областей, таких как музыка. Так что естественно ограничение женщины семейными обязанностями.
5. Смысл и цель (метафизика) государства
Гегель, великий философ государства, объявил государство высшим выражением духа и тем самым стал метафизиком государства. Но он не коснулся того, что затрагивает нас до глубины души: какую роль играет нация и как может государство помочь ей играть эту роль?
На оба эти вопроса ответил Гельдерлин. Судьба Германии не закутана у него в общие, туманные слова и не втиснута в русло всемирной истории.
Ни слова «Германия сильна и велика», ни фраза «немец это мечтатель» не отражают динамику действительности. Поэзия и философия могут обозначить полюса, между которыми протекает вся жизнь нации, открыть законы ее развития.
Гельдерлин отметил, прежде всего, разрыв «много мыслей – мало дел». Что может сделать в этом отношении государство? Дать людям, способным решать и действовать, больше полномочий, чем у других народов, которые (особенно англичане) всегда ставили дело выше мысли. Немцы нуждаются в вождях иного типа, нежели другие народы. Из духовного богатства, созданного немецким народом, вождь должен быстро, но не поверхностно отобрать то, что поможет ему решать свою задачу. Но он может впасть в другую крайность – отбросить все духовное, как лишнее.
Гельдерлин страстно ожидал, когда же явится «гений нашего народа», «душа Германии». Но он хотел также, чтобы «горы Германии стали горами муз». Он писал: «О, священное сердце народов, о Родина! Ты терпишь всё, как молчаливая Мать-Земля, и никто тебя не признает, хотя из твоей глубины и другие народы черпают лучшее, что у них есть».
Судьба Германии это судьба середины, середины между Востоком и Западом и между Севером и Югом. Она должна многое выстрадать и вынести. Задача государства и его руководителей – позаботиться о том, чтобы Германия не всегда оставалась «никем не признанной». В великом творчестве и достойной немецкого народа жизни и государственной форме может он обрести то «мировое значение», которое соответствует его духовной и политической судьбе.
Мнение автора сайта не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов!
