Для чего нам нужна психология?
Эрих Рудольф Енш
Вступительная речь на XVI съезде Немецкого общества психологии в Байрейте 2 июля 1938 г. Из отчета о съезде, опубликованного под названием «Характер и воспитание» издательством Иоганн Амброзиус Барт, Лейпциг, в 1939.
Освященное помещение, в котором мы начинаем эту конференцию, это, по сути, - светская церковь (речь идет о Доме немецкого воспитания, - Прим. Пер.). Наша задача - воспитание человека в немецком духе – священная задача. В таком помещении можно говорить только о самом важном.
Большие неудачи – большие задачи. Есть ли у немецкой психологии, что сказать? Многие, под впечатлением недавнего прошлого, до сих пор в этом сомневаются. «Зачем нам психология?» - этот вопрос часто задают сегодня. Широкая общественность помнит, что некоторые направления психоанализа были прямым продолжением марксизма, а учение еврейского психоаналитика Альфреда Адлера долгое время было чуть ли не государственной философией в Австрии. Многие современники помнят литературу, находившуюся на стадии психологического разложения, так называемую «поэзию», в которой болезненное объявлялось нормальным. В самой психологической науке, как и в литературе, распространялась тенденция не обращать внимания на различие людей по уровню, а приравнивать даже высших людей к недочеловекам. Культурный большевизм в «научном» одеянии – вот что представляли собой на самом деле многие психологические школы, которые задавали тогда тон в Германии и, пользуясь неистребимым интересом «народа мыслителей» к мировоззренческим вопросам, пытались увлечь его чужеродными учениями. Сегодня они окопались за рубежом; оттуда направлены на Германию и на весь мир их невидимые простым глазом, но мощные пушки, замаскированные духовные орудия ложных и разлагающих мировоззрений. Многие психологи, раньше работавшие в этих направлениях, честно верили, что служат только истине – к ним не может быть претензий. Они не знали, какие разрушительные силы используют эти направления и как защищают их от их противников, немецких ученых.
Высшим учебным заведениям следовало проявлять больше политической бдительности, чтобы не нанести вреда Германии и немецкой науке. Например, эти заведения долго бессловесно терпели мировоззренческое иго марбургского философа Германа Когена из еврейской великой ложи U.O.B.B., который растворял Канта и весь немецкий идеализм в древнееврейских учениях, выдаваемых за «вечную философию». Параллельные явления наблюдались и в психологии. Это физикализм и зоологизм.
Если физикалистская школа учила, что психические явления это то же самое, что физические процессы, а зоологическая школа наблюдала принципиальные сходства в поведении людей и крыс, то уже тогда было и стремление подняться на человеческий уровень. То, что у человека общего с животными, является общим для всех людей. Это относится и к свойствам «человека-системы» как носителя физических процессов. Разумеется, исследования на этих уровнях тоже нужны, но имела место сознательная «игра на понижение», стремление принизить высшее в соответствии с идеологией равенства революции 1789 года. Правда, науке самой свойственна склонность к элементарному, но упомянутые школы были орудиями определенных политических сил. Кто еще сомневается, пусть посмотрит, кто занимает кафедры психологии в высших учебных заведениях тех стран, где решающее влияние имеют марксисты. Пример – Швеция.
У нас до сих пор применяются еврейские тесты умственных способностей по Уильяму Стерну. Во многих местах от них зависит поступление в высшие учебные заведения. Многие из подвергавшихся этим испытаниям инстинктивно чувствовали, что эта форма отбора людей приведет к тому, что путь к высшему образованию и тем самым к высшим постам будет открыт людям с интеллектом чуждого нам типа, что произойдет явный антиотбор. В принципе против тестов такого рода возразить нечего, они могут быть полезными. Но тесты, о которых идет речь, однозначно ориентированы на тип интеллекта, преобладающий у евреев. Учение об интеллекте еврейского психолога Уильяма Стерна было действительно «национальной» наукой, только какой нации?
После всего изложенного, встает вопрос: Не противоречит ли и в самом деле психология тому, к чему мы стремимся? Многие и сегодня так думают, судя по прошлому, но они совершают самую роковую ошибку, какая только возможна сегодня в научной, культурной и политической области. Мы ответим на вопрос вопросом: Должны ли мы, потому что политика последних десятилетий была плохой, вообще отказаться от всякой политики? Именно там, где в прошлом были допущены самые большие промахи, сегодня стоят самые грандиозные задачи.
Это не ораторские антитезы, а необходимые и понятные взаимосвязи. Порочная система прошлого действует не где-то на окраинах жизни, а в ее центре. Центральной областью жизни является политика: именно в ней в прошлом были допущены самые большие промахи. И в науке искажения истины были тем больше, чем ближе ее отрасли находились к центру Бытия. Мировоззрения прошлого именно поэтому придавали такое значение нашей области. «Душа – обиталище судьбы», - сказал еще Демокрит. Главное – определенный тип людей, определенный тип психики. О человечестве вопрос тогда не стоял, не стоит и сегодня.
Уже в 20-ых годах параллельно с политической борьбой шла духовная борьба за истину. Как в прошлую эпоху односторонне ориентированная, ошибочная психология использовалась для оправдания ее заблуждений, так и сегодня мы должны помочь победе в научной области истины нашей эпохи.
Самомнение науки? Сопротивления следует ожидать с двух сторон. Национал-социалисты спросят: «Не сказывается ли в такой постановке проблемы самомнение науки?» Многие думают, будто все, что относится к мировоззрению, отныне полностью выводится из сферы компетенции науки. Воспитание, отбор, характерология – все это теперь чисто политическое дело. С другой стороны, наши противники как в Германии, так и за рубежом упрекают нас в том, что мы стали жертвами «унификации», в то время, как наука должна стремиться к объективной истине.
Мы готовы дать ответ обеим сторонам. Первым мы ответим, что наука вовсе не лезет в самую первую шеренгу. Есть две формы познания: одна инстинктивная, интуитивная, можно сказать, провидческая, другая – научная. В сложной обстановке лишь немногие инстинктивно нащупывают правильный путь. Такая линия поведения необходима и для человека науки, если он занимается основными проблемами Бытия. Чрезмерно развитый интеллект легко может впасть в заблуждение и принести больше вреда, чем пользы. Разумеется, линия поведения ни в коей мере не должна определять или предвосхищать результаты исследований. Но ориентация познания, выбор проблем определяются поведением. Оно решает, какими вопросами стоит заниматься, а какими нет. Поведение, инстинкт, интуиция сразу же вносят коррективы, если исследование человеческой сути становится односторонним.
Но сколь ни важны инстинкт, интуиция и линия поведения, они указывают нам лишь общие контуры, но не детали. О многом, что потом становится принципиально важным, интуиция полностью умалчивает – эти моменты раскрывает лишь точное исследование фактов. Наука обязана и там, где здоровый инстинкт предписывает нам занять определенную позицию, проверить эту линию поведения с помощью строго объективного познания. Те, кто призывает полагаться только на инстинкт, не являются нашими противниками. Их можно убедить лишь показав объективную научную истину всему миру: «Вот истина. Убедитесь сами, проверьте». Но совершенно недопустимо следовать по их пути. Как и в эпоху Реформации, Германия идет сегодня в области культуры совершенно новым путем. Мы можем показать всему миру объективную, научно доказуемую истину. Как и тогда, Германия будет убеждать другие народы и привлекать их на свою сторону; убеждать на этот раз в необходимости учитывать национальные, антропологические и психологические основные истины.
Борьба за истину. Наши противники упрекают нас в «унификации», имея в виду согласование действий науки и политики. Но это согласование основано не на «Унификации», а на том, что в основных вопросах Бытия, где раньше царили неясность и путаница, политика и наука теперь впервые вместе устремились к истине… Дело не в том, что наука склонилась перед политикой и, забыв о своем долге перед истиной, извращает истину, а в том, что политика и наука впервые вместе занимаются основными вопросами человеческого бытия… Уважение к истине – основа науки. Истина должна царить и там, где раньше царили мрак и заблуждение.
Не переговорить, а убедить. Мировоззренческие науки.
Силы лжи в прошлом часто использовали неверную психологию как опору своей ложной системы. Наше национальное государство, ориентированное на истину, имеет хорошую помощницу в лице истинной психологии. Речь идет о преобразованиях в соответствии с естественными законами жизни. Их научное обоснование – предмет психологии… Психология принадлежит к числу мировоззренческих наук, но среди них она занимает особое место, на котором ее ничто иное не может заменить. Основы современной психологии были заложены естествоиспытателями, такими как Гельмгольц, Фехнер, Вундт и другие. Это не значит, что она исключает высшее духовное начало. Но ее выводы тоже должны быть эмпирически доказуемы. И мы можем спокойно заявить на международном форуме специалистов: «Убедитесь сами, проверьте!» Мы не стремимся переговорить оппонентов, а хотим убедить их с помощью объективных доказательств. Предвзятость мешает им признать нашу правду, но в конце концов и в нашей области, как и в чисто естественных науках, истина восторжествует, потому что ее можно будет научно доказать в любой стране. За рубежом есть специалисты, вдохновленные жаждой истины, которые очень внимательно следят за достижениями немецкой психологии, но у нас там есть и много врагов. Но они должны доказать свою правоту научными средствами или умолкнуть. «Такова сила истины», - говорит Ф. Ленард, - доказуемой истины.
Современная психология берет свое начало в Германии. Основанная Фехнером, Вундтом и другими она начала отсюда свое победное шествие и ее центры сначала повсюду создавались по немецкому образцу. Чаще, чем в других областях науки, зарубежные специальные журналы печатали статьи на немецком языке. Суть в том, что психология это мировоззренческая наука особого рода.
Это особое положение психологии подчеркивал один из основателей современной психологии Франц Брентано, который вел борьбу за ее внедрение в Австрии. В своих «Последних пожеланиях Австрии» он писал, что против действий «темных сил» «есть лишь одна гарантия – создание психологического института, учреждения, которое нельзя доверить никому, кто не ведет исследования естественно-научными методами и в контакте с другими естественными науками. Философская кафедра послужит своего рода предохранительным балластом, поскольку сегодня порыв ветра с любой стороны грозит превратить психологию из науки в ее противоположность».
Брентано имел в виду угрозу познанию истины со стороны клерикализма. Он хотел сделать из нашей науки с объективной доказуемостью ее выводов и строгой дисциплиной мысли бастион против влияний с этой стороны.
Наука в движении. Молодая старуха. Национал-социалистическое движение стремится к чему-то совершенно новому. Наука же – очень древняя инстанция. Это седовласая матрона привыкла возвещать истины. Смехотворна ее попытка угнаться со своим костылем за быстроногой молодежью. Ее место в приюте для престарелых.
Подобные утверждения ложны. Но совершенно ясно, что люди не могут понять, почему разум и наука, которые долгое время почти обожествляли, так и не открыли жизненно важной для людей истины. Подобные вполне понятные настроения преобладают в широких кругах нашего народа.
Как наука может быть старой и одновременно молодой?
Царство истины безгранично. В нем еще много неоткрытых материков.
Так называемое новое время началось с великих географических открытий. Человечество сначала сосредоточилось на изучении неживой природы, на развитии математики, физики, химии. Параллельно существовали гуманитарные науки и философия. Так возникла наука о неживом и о том, что выше живого, которая упускала из вида самое главное: биосферу в целом, человека, все человеческое и национальное. Посмотрите на наши философские факультеты: они уничтожают и накапливают чистое знание. Естественные науки держатся ниже человеческого уровня, а гуманитарные начинают свою работу там, где «дух культуры» становится частью «объективного духа».
Вопросы человеческой сути затрагивались лишь косвенно, окольными путями, и результат мог быть только неудовлетворительным, в лучшем случае односторонним, в худшем – совершенно ложным.
Человек и его отношение к миру, пока на сцену не выступила современная психология, были предметом философии. Здесь надо различать три стадии подхода к этой проблеме. На первых двух этапах к ней шли окольными путями и лишь на третьем благодаря выступлению на сцену психологии открылся прямой путь к цели.
Первая стадия европейской философии была математической. Она охватывает период от Декарта до Канта. Единственной развитой уже до известной степени совершенства областью познания была в ту эпоху математика и под ее влиянием находилось естествознание. В ее свете заново рассматривались все проблемы, в том числе и проблемы человеческой сути. Критические правила пользования разумом Декарта, как и все его идеалы были выведены методами аналитической геометрии. Мировоззрение Лейбница непонятно, если не знать его математических и физических работ. Это относится и к его философской и психологической антропологии. Основой и исходной точкой «Критики чистого разума» Канта были математическое естествознание Ньютона и выраженное в нем математическое сознание. Математика – плод мыслящего сознания и с ее помощью Кант пытался вывести законы чистого разума и познающего сознания вообще. Удивительно, как Канту удалось так глубоко проникнуть в человеческое бытие при такой узкой основе. Это были математически ориентированные философия и антропология.
Второй окольный путь вел через историю. Все проблемы, относящиеся к человеку, рассматривались в XIX веке, в эпоху Гегеля, только через призму истории. Теперь кроме математики и математически-физического естествознания была еще история, но не было биологии и соответственно психологии и антропологии.
Третья, наша эпоха заслуживает, в отличие от математической и исторической, название антропологической. Она идет к человеку не окольным, а самым прямым путем. Одним из главных ее достижений было создание современной психологии. Наша эпоха смотрит на людей не как на носителей математического сознания и не как на объекты, по головам которых прокатываются всемирно-исторические драмы, а как на живые существа из плоти и крови, как на единство жизни, души и духа. Две перспективы, в которых раньше рассматривались антропологические проблемы, не отменяются новой. Но более глубокое познание человека и его отношения к миру стало возможным только с того момента, когда человеческая суть непосредственно стала предметом психологически-антропологического познания.
В результате вся область человечески-психического, до тех пор почти неизвестная, стала полем, на котором могли совершаться роковые ошибки, становиться былью сказки, был возможен субъективный произвол. Поскольку одновременно были подавлены инстинкты, эти заблуждения извратили все, что касается человека, в том числе и всю область воспитания. Эти психологически-антропологические заблуждения испортили систему воспитания и в народных, и в высших школах.
Ложная психология повела воспитание народа по неверному пути.
Подобной оценки заслуживает, прежде всего, Иоганн Фридрих Гербарт, идол педагогики народной школы, главный идеолог воспитания в народных школах в XIX веке. Его психология была небиологической: он не признавал врожденных задатков и соответственно совершенно не понимал духа молодежи, в котором видел изначально только «начало беспорядка». Управление призвано обуздать этот беспорядок. Теория среды Гербарта была односторонней: все конкретное содержание, все качества попадают в душу только через представления. Поэтому воспитание равнозначно преподаванию. Для Гербарта был характерен интеллектуализм: чувства, воля, взгляды, вообще все в душе возникает из представлений и строится из них. То, что Гербарт называл «нравственной силой характера», а мы сегодня называем «поведением» вырабатывается путем методической переработки «материалов настроений». Гербарт был индивидуалистом: деятельность души, связанная с представлениями, основывается, по его мнению, только на самозащите души от помех. Самозащита от помех, таким образом, - единственная связь индивидуума с окружающим миром, с другими людьми и с обществом, если только в данном случае вообще можно употребить это слово. Эта сплошь и рядом ошибочная психология, этот чисто психологический сказочный мир определяли воспитание нашего немецкого народа.
На этом практически самом важном примере ясно видно, что психология не только заставляет педагогику потесниться, но является ее необходимым дополнением. Педагогические заблуждения Гербарта были в сущности психологическими. Правильная психология помогает подготовить путь для правильного воспитания.
Высшая школа на неверном пути. В этой области дела обстоят не лучше. На нее наложил свой отпечаток век неогуманизма. Принципы педагогики здесь были те же, что и в народной школе, прежде всего, тот же самый интеллектуализм. С биологически-психологической точки зрения было чудовищным, что неогуманисты пытались вернуть современному человеку утраченную «цельность» древних греков только через интеллект, через изучение греческого языка и литературы. Но неогуманизм не был связан с определенным предметом, в частности, с возрождением классической древности. Это был скорее вполне определенный тип людей, который со времен реформ Вильгельма фон Гумбольдта наложил отпечаток на нашу высшую школу и науку, тип чисто созерцательный, «музейный», подвизающийся только в области чистой мысли. То, что имело какое-то отношение к практическим делам, казалось слишком грубым в этой области чистой «теории». Кстати, примечательно, что в греческом языке это слово означало «созерцание», «зрелище». Психология тоже подверглась сильному влиянию этого «неогуманистического» духа.
Неогуманизм был особой культурой человеческого духа, который отказывался от осуществления реальных целей, виртуозно воспитывал узких специалистов, разумеется, чисто духовно, пренебрегая физическим воспитанием. Еврейский математик Якоби, которого называют типичным представителем «естественно-научного неогуманизма», считал, что цель математики – не объяснение явлений природы, а почитание человеческого духа. В. фон Гумбольдт признавал, что он всю жизнь наслаждался природой и самим собой. Этот крайний индивидуализм – противоположность тем целям, которые мы сегодня ставим перед наукой. При таком погружении в самого себя познание ограничивается отдельными областями. Не удивительно, что после того, как подобные настроения долго господствовали в нашей науке, мы так мало знаем о самых важных вещах, о человеке и его душе.
Наука в ожидании немецкого духа после эпохи картезианства.
В прошлом году весь мир торжественно отметил юбилей Декарта, потому что его «Рассуждения о методе» стали основой современной науки. Действительно, большая часть прежней науки была прямым продолжением картезианской школы, в какой-то мере скрытым картезианством. Декарт сам так описывает позицию, с которой он обосновал современную науку: «Я хочу теперь закрыть глаза, заткнуть уши, отвлечь все мои чувства, стереть все картины телесных вещей в моем сознании… я хочу беседовать только с самим собой, глубже вглядываться в себя и таким образом попытаться больше познать себя».
Таким образом, по Декарту, достигается совершенное познание. Особая культура чистого, абстрактного, погруженного в себя духа – основная черта этого картезианского типа. Но описанным путем нельзя познать истину о конкретной действительности, о биосфере, о человеке и его душе. Наука, которая до сих пор развивалась по картезианскому, то есть французскому образцу, ждет, что немецкий дух даст ей новый образец. В новой немецкой науке все, что касается человека, займет очень много места. Эта наука никогда в будущем – об этом позаботятся немецкие психологи – не станет ареной для мифотворчества и неправильного воспитания.
Создание психологии – дело немецкого духа. Наша наука родилась из истинно немецкого духа. Что может быть более немецким, чем тип ее основателя, Густава Теодора Фехнера? Естествоиспытатель и поэт, физик и философ одновременно, он на особый немецкий манер соединял часто разделяемые полюса – чувство реальности и ясность ума, с одной стороны, и глубину души, с другой. Его психофизические параллели послужили сильным толчком к осознанию взаимозависимости тела, души и духа, к решительному разрыву с восходящим к Декарту противопоставлением души и тела. Другой столп нашей науки – Вильгельм Вундт. Его голос был слышен даже в те времена, когда внешний мир сильней всего ненавидел Германию. Наша задача – не растерять это ценное наследие прошлого, а приумножить его.
Грозящие опасности. Что будет, если мы откажемся от психологии, как хотят многие в Германии? От этого выиграют наши враги за рубежом, и не только в науке, но и в политике. Созданное великими немцами психологическое оружие будет обращено против нас. Образовавшийся вакуум будет заполнен другими. Враги хорошо знают огромную духовную силу мировоззренческой науки, опирающейся на объективное исследование фактов. Приведу один пример. Выходящий в Голландии еврейский журнал «Acta Psychologica» заявил о сотрудничестве с психологическими институтами всех стран Северной Европы и Англии. А почему мы этого не делаем?
Влияние антитипа. Неправильные подходы во всей человеческой и национальной области смогли обрести такие масштабы, потому что отсутствовали знания о человеке и верный инстинкт. Ницше первым указал на то, что целые эпохи могут быть выражением больного и выродившегося типа. Современная психология поставила слова Ницше на научную основу. При этом она показала, что отмирающая культурная система действительно была выражением нездорового, частично выродившегося типа. Я называю его «антитипом», потому что он во всем противоположен тому типу, который мы сегодня хотим воспитать в немецком народе. В основе этого антитипа лежат образ мыслей Гербарта и неогуманистов, прошлая система воспитания в народной и высшей школе. Эту систему отличали интеллектуализм и индивидуализм, на всего ожидала от влияний среды и ничего – от наследственных задатков. Она делала ставку на неограниченную приспособляемость, а не на характер, противоположность такой растущей гибкости.
Система воспитания прошлого была выражением антитипа. Ее основными свойствами были индивидуализм, интеллектуализм, раздувание представлений за счет глубины духовной жизни, теория среды вместо наследственной обусловленности, растущая гибкость и приспособляемость вместо внутренней твердости и характера.
Но здесь нам опять возразят те, кто оспаривает право психологии заниматься глубинными вопросами человеческой жизни. Мне скажут, что я даю оценки, предпочитаю один тип другому в качестве образца, а там, где начинаются образцы, кончается объективная наука, уступая место волевому решению.
Субъективные, ложные и объективные, истинные образцы.
Да, выставление в качестве образца часто бывает только выражением субъективного произвола. Как можно доказать правильность выбранных образцов и неправильность противоположных идеалов? Как мы можем доказать истину, решая, кто друг, а кто враг? Мы уже указали на важнейшее различие: образец здоров, а противоположный образец болен и имеет признаки вырождения. Мы можем установить, какие признаки выражают внутреннее здоровье, а какие – вырождение. Мы работаем, как врач, устанавливаем факты, а не даем субъективные, произвольные оценки. Если мы выбираем здоровье, а не вырождение, это не субъективный произвол; иной выбор противоречил бы здравому смыслу.
Здоровье – лишь один признак; образец должен соответствовать нашему типу. Если мы отвергаем чужеродные типы и предпочитаем свои, это опять-таки не субъективный произвол. Противоположный выбор и в этом случае был бы биологической бессмыслицей. Это все равно, что посадить северное растение в теплицу для пальм.
За работу! Столь сильный интерес к образцам и антитипам определяет и направление развития новой немецкой психологии. Поэтому столь важны исследования типов, психология и характерология наследственности, а также вся пограничная область между психологией и расологией и этнографией. Но, занимаясь новыми проблемами, мы не должны забрасывать старые, их надо рассматривать под новым углом зрения.
Психология выходит из тесных лабораторий на простор жизни. Она становится практической наукой. Наибольшую заслугу в этом имеет та ее ветвь, которая занимается психологией военной среды. Другой большой круг практических задач связан с воспитанием. Психологически неправильное воспитание прошлого должно быть заменено воспитанием на основе правильной психологии. Главное здесь – воспитание немцев на положительных образцах с учетом антитипов. Впервые ясно осознанной задачей становится воспитание характера.
Раньше в Германии царила безработица, теперь не хватает рабочей силы. Задача практической психологии в этой области – подбор и профессиональные консультации. Здесь тоже важны положительные и отрицательные образцы. Но следует отвергнуть ложное мнение, будто достойные соискатели мест будут отвергнуты из-за того, что они не соответствуют нашим образцам. Типология способствует совершенствованию профессиональных консультаций. Для нас в Германии важен и демографически-политический аспект. Мы все, кто занимается отбором, хотим, чтобы наш народ лучше различал полноценные, менее полноценные и неполноценные формы. Мы хотим даже, чтобы тех, кто занимается подбором кадров, учили различать их.
Психология, которая стоит также на службе демографически-политической евгеники, заслуживает того, чтобы стать общеобразовательным предметом. Тогда исчезли бы нынешние разногласия. Наши отдельные оценки и решения определяются, хотя и не в первую очередь, нашим «образованием». И психологически-антропологические познания войдут в плоть и кровь людей, когда эти науки будут преподавать. Образцами и антитипами будут тогда пользоваться в своей деятельности психологи-практики.
То, что мы предлагаем педагогам в противовес прошлому настоящую немецкую психологию, может породить подозрение, будто мы хотим навязать им как обязательное определенное направление в психологии. Это совсем не входит в наши намерения. Я лично никому не навязываю свои взгляды, и моя задача, как председателя, дать слово представителям всех здоровых направлений.
Рихард Вагнер, дух которого витает в этом городе, однажды сказал: «Человек не всегда точно знает, чего он хочет в своей творческой деятельности, но он почти всегда знает, чего он не хочет; и если он отбросит все, что ему глубоко противно, то его инстинкт приведет его к тому, что соответствует его сути». Мы едины в неприятии многого, привнесенного в нашу науку прошлым. Положительную работу необходимо вести в самых различных направлениях. Все направления психологии, сколь бы разнообразны они ни были, должны быть разрешены, если они честно стремятся к истине.
Мнение автора сайта не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов!
