Русский дом. Подборка публикаций

Англичане говорят: Мой дом – моя крепость. Услышь эту поговорку наш далёкий предок, он бы, наверное, сказал: «Мой дом – мой мир». Удивительное изобретение народного гения – русская изба. В северной русской избе можно было жить, не выходя из неё неделями, но при этом иметь доступ и к стойлам, и к сеннику, и к кладовым. Традиционный русский дом – модель мира, образ мира, причём не одного, а всех трёх: горнего, срединного и нижнего. Кто ныне знает, кто помнит об этом? И не наше ли высокомерие, не куцая ли наша память виною тому, что столько прекрасных старых домов брошено и разваливается в полузабытых деревнях?

Михаил Забылин

Архитектура городов и зданий¹

Дворы и дома. В глубокую старину дворы были очень просторны, это видно уже из того, что для предохранения от пожаров приказывали варить кушанье и печь хлебы далеко от жилых строений в городах. В старину, при великих князьях, в Москве были дворы, принадлежащие князьям, до того огромные, что делились как уделы, и даже два князя владели одним двором. В завещании Иоанна III о дворах, данных им своим детям, говорится о том, что в них заводили торги, и вели судные дела, касавшихся живущих в этих дворах; это указывает на обширность и населенность таких дворов. (...)

Особенность русского двора была та, что дома строились не рядом с воротами, а посредине; от главных ворот пролегала к жилью дорога, иногда мощеная, которую добрый хозяин содержал постоянно в чистоте и наказывал слугам счищать с нее грязь в дождливое летнее, и сугробы в зимнее время. Вместо того, чтобы по надобности строить большой дом или делать к нему пристройки, па дворе сооружали несколько жилых строений, которые имели общее название «хором». Надворные постройки вообще были жилые, служебные или кладовые. Жилые носили названия: избы, горницы, повалуши, сенника. Изба была общее название жилого строения. Горница, как показывает самое слово, было строение горнее или верхнее, надстроенное над нижним и обыкновенно чистое и светлое, служившее для приема гостей. (...) Сенником называлась комната холодная, часто надстроенная над конюшнями и амбарами, служившая летним покоем и необходимая во время свадебных обрядов. (...) При каждом отдельном здании были сени и часто двое: передние и задние, нередко теплые. Часто отдельные здания соединялись крытыми переходами или коридорами, как то видим в Измайловском и Коломенском селах и у царей, которые как к центру, вели к домовым храмам. У простолюдинов были избы черные, то есть курные, без труб. дым выходил в маленькое волоковое окно: при собственно так называемых избах были постройки, называемые комнатами. В этом пространстве жил бедный русский мужик, как живет во многих местах и теперь с своими курами, свиньями, гусьми и телками, посреди невыносимой вони. Печь служила логовищем целому семейству, а от печи поверху, под потолок приделывались полати. К избам приделывались разные пристенки и прирубки.

В богатых домах крыльца делались с кувшинообразными колоннами, и покрывались остроконечными кровлями.

Вход в нижний этаж чаще всего был чрез особую дверь от крыльца или изнутри; ступени крыльца вели обыкновенно на террасу, называемую рундуком, огороженную балясами, потом прямо сени второго яруса. Соответствующая ему часть в нижнем этаже дополнялась также сеньми и называлась подсенье. Как сени, так и подсенье пристраивались с двух сторон дома и одни были передние, а другие задние. В этих сенях и подсеньях делались чуланы и каморки, иногда светлые, иногда темные.

Первоначальные жилища. Первоначальные жилища в нашу старину состояли из лесных срубов; ставили их по произволу и по удобству хозяйственных помещений. Внутренность их состояла из одной общей комнаты, в смежности с коею находились пристройки для домашнего обихода, то есть для домашнего скота и птиц и для хранения хлеба и жизненных припасов, людей и скота. Овин или гумно стояли недалеко от избы. Мы не имеем самых древних сведений о постройке по наружности наших домов. Судя о простоте тогдашних нравов должно думать, что избы и хоромы предполагались без наружных украшений и из дерева. Жилые покои стояли внутри двора и обводились деревянными заборами, с решеткою и без решетки, и часто колом. Конечно это делали одни богатые, прочие огораживали плетнем, а то и совсем не огораживали.

(...) Все тогдашние сельские избы не отличались от нынешних; вообще были не высокие, крылись у богатых досками и соломою. Горожане строили высокие дома, и жили обыкновенно вверху или в верхнем жилье; это видно из того, что когда язычники Киевляне хотели принести в жертву идолу Перуну христианина, родом варяга, Тогда подрубили сени и убили его с отцом. Тело умершего Владимира I-го спустили по веревкам из верхнего жилья, разобрав помост между двумя клетьми.

Устройство в доме. Низ дома служил для погребов называвшихся «медушами» потому, что в них преимущественно находился мед; а также, и для кладовых. Дом делился на клети (комнаты). Он разделялся пополам сенями, называвшимися иногда помостом; вдали от дома строились одрины или опочивальни. Наши предки любили уснуть после обеда и это называлось у них, маленько отдохнуть.

В ХV веке дома дворян и горожан по большей части были небольшие, крытые соломою; в них ставили хлебные печи, где варили и пекли от чего покои назывались «дымом». [В старину подать с поселян брали с дыма, с трубы, особенно это началось с татарского ига, отчего наши поселяне затыкали избы и образовывали курные, чтобы не платить.] «Избами» дома назывались как, предполагают, сокращения слова: истоплево. В тех избах нередко толпились телята, другие домашние животные, как доселе. По недостатку в стекле, обтягивали окна говяжьими пузырями или проникнутой маслом холстиною, которую впоследствии заменили слюдою. В конце XVI в. столица величалась прочными зданиями: каменными лавками и домами. (...)

Гридница. Так называлась у великих князей приемная, еще до Великого князя Владимира 1-го. В его время, в ней угощались бояре, гридни, сотники и все нарочитые люди (именитые граждане). Из этого разряда, гридни составляли отборную дружину княжескую, которая потом преобразовалась в мечников. [Гридни или гридень происходит от шведского слова: меч (gred), придворная стража. Вероятно слово варяжское.] На дворе строили вышки и повалуши для голубей, которых любили наши предки издревле, и назывались еще голубницами. Хоромами назывались у нас высокие деревянные дома, а теремами – покои или комнаты расположенные в верхнем ярусе.

Жилые покои освещались свечами и светильнею. В великокняжеских домах и хоромах горели восковые свечи, потому, что воску было у нас в изобилии; его снимали в лесах из диких пчельников и продавали вероятно дешево. Недостаточные люди жгли обыкновенное масло (конопляное, льняное) наливаемое в глиняные круглые сосуды, как по ныне в обыкновении между малороссианами, у коих такой сосуд называется коганец, а в Великороссии – жирник, ночник, свитец.

Иностранцы, бывавшие у нас по делам посольским в XVI и в XVII в. говорят единогласно, что путь их в ночное время освещали лучинами, которые горели так светло, как бы самое солнце среди дня; что по дорогам зажигали смоляные бочки, пуки соломы и костры дров. – Сальные свечи явились у нас не прежде XVII века; в это время употребляли их многие.

Строителями домов были природные русские. Наш мужичек от природы сметливый сам плотник и зодчий; так было и в самой отдаленной древности, в XII веке распространялись у нас ремесла и полезные знания; мы имели живописцев и строителей иноземных, кои преимущественно занимались украшением храмов. (...)

Украшение комнат. Стены комнат были голые, столы и лавки дубовые только у богатых, они стояли вокруг стен. Стены эти покрывались у богатых коврами, даже в то время, когда не знали ни стульев ни кресел. Великие князья садились на седалище заменявших трои, во время обеда на лавках покрытых тканями иногда, да бархатом. Лучшим украшением были образа святых угодников.

Каменные дома начали распространяться только с XV века. Иностранные художники, призванные в Россию для построения городов и каменных церквей построили в 1491 г. впервые, грановитую палату; знатные люди также стали строить каменные дома (хоромы). Митрополит Зосима поставил на своем дворе три келии каменные с подклетами; голова дм. Вл. Ховрин, и Вас. Фед. Образец построили каменные домы (в 1485 г.) Тогда многие явно чувствовали превосходство европейцев в гражданском искусстве; старались заимствовать все полезное, – кроме обычаев, к коим оставались верными. Нельзя оставить без внимания, что постройка и укрепление многих заграничных городов, было производимо знанием русских, познакомившихся уже с искусством военным. В домах печи делались изращатые, стены комнат расписывались изображениями из церковной истории. В светлицах были печи с лежанками, на которых любили покоиться ночью и сиживали днем в зимнее время. В печных стенках делались печурки, назначенные для того, чтобы в них подогревать кушанье и что было надобно для хозяйства; или держали посуду домашнюю, и такие печурки, часто заменяли шкафы. Петр Великий построив для себя небольшой деревянный домик из трех комнат (на Петербургской стороне) имел такую же печь с печурками, в коих он ставил свой чайный прибор, разные домашние вещи и там нагревал воду. Его домик, обращенный теперь в часовню, не имеет прежней печи. В холодных местах, поныне делают у нас печи с лежанками. Высота дома и обширность двора, означала богатство и важность хозяина. Встарь было заведено в известный час во всех домах гасить огни и ложиться спать, зачем наблюдали нарочные пристава.

Внутренние стены каменных покоев в зажиточных домах обшивались досками, а в богатых домах обивались голландскою позолоченною кожей; у царицы Ирины, супруги Федора были расписаны стены великолепно: стены были изукрашены мусиею с изображением на ней Спасителя, Божией Матери, Ангелов, Иерархов, мучеников; на потолке лежал прикрепленный к своду лен, который держал н зубах змею, с висящими на ней роскошными подсвечниками. Две царские палаты: Большая Грановитая и Золотая Грановитая, были расписаны событиями из священной истории, аллегорическими изображениями добродетели, времен года, и явлений природы. Картины, эстампы и портреты появились в это время и первый стал их употреблять боярин Артемий Сергеевич Матвеев, украшая ими внутренность дворца, который однако был деревянный. Почти при каждом доме находился сад и огород для украшения, а иногда сопряжено было с расчетом пользования фруктами и прохладой летом, но лучшим украшением дома и сада считались пруды иногда очень обширные.

Курени. В безлесных и степных местах существовали еще курени (землянки), служившие преимущественно жилищем запорожцев и украинских казаков. Эти курени выкапывались ямами н земле для помещения от 5 до 10 человек. Внутри обмазывались стены, которые укреплялись на подпорах, вместе с кровлею, состоящею из земляной насыпи и поверх ее покрывали соломою, очеретом, травою, или делали прежде верх из плетеного хвороста, а потом его посыпали землею. Кровля вскоре зарастала травою, и оставались видными только торчавшие трубы, а часто одни диры [Так в оригинале – Прим. ред.] через которые проходил дым и обкуривал верх, от чего и возникло название куреней. В курень входили по земляным ступеням; двери делались довольно крепкие, хотя и маленькие и внутри запирались. Посреди куреня стояла печь, а иногда просто раскладывали огонь (костер) и дым произвольно выходил в трубу и двери; окна в куренях были только там, когда курень поднимался несколько выше земли. Курени занимали пространство многолюдного города и отличались от него только невидимыми жителями. Такие курени существовали встарь у прочих казаков, как то: у Волжских, Гребенских, Донских и Яицких (Уральских).

Мазанки. В юго-западной России строились с самых давних времен, мазанки, которые со временем переименовались в хаты (избы). Но между ними существует и различие.

Мазанки делались, как и ныне у горских и всех полудиких и степных жителей Кавказа, довольно незатейливо. Предназначенное место для жилья огораживали плетнем; разделив внутренность за части или покои, разгораживали их другим плетнем, который состоял из хворосту, или тростника называемого в Малороссии очеретом. Плетень облепливали землею, смешанной с глиною, или просто глиною, потом смазывали нагладко глиною; и вот, от этого то мазанья произошло самое название мазанок. Посреди мазанок становилась кирпичная печь, которая топилась из сеней, очеретом, кизяками, (засушенным навозом) или валежником; пол был земляной, иногда оп укрывался травою или соломою, но чаще всего смазывался желтою глиною. Стены внутри и снаружи обеливали и завохривали (желтили вохрою), а поверх земляной насыпи часто выводили соломенные крыши. В стене прорезывали небольшие окошки. Со стороны наружных дверей приделывали по бокам призьбы (завалинки), [Призба, сокращение: «при избе».], дом огораживали тыном или плетнем.

Хата. Хаты строются, как строились прежде, в лесу обмазываются глиною с обеих сторон. Внутреннее расположение удобное и широкое; оно разделяется на две половины: в одной живут и готовят кушанье, а в другой принимают гостей и это последнее помещение называется «свитилкою» (светелкою, светлицею). Пол здесь обмазывают глиною, печи белят; а у богатых они делаются из кахли разноцветной (изразцов), окна довольно большие, покои очень светлые, чистые и опрятные; а так, как их часто белят, то в них нет ни тараканов, ни клопов, что очень важно для спокойствия обитателей, пользующихся самым умеренным сном.

¹Фрагмент главы «Порядки, характер и обычаи русского народа приводится по изданию: Русский народ, его обычаи, предания, суеверия и поэзия. Собр. М. Забылиным: репринтное воспроизведение издания 1880 г. – М.: Совместное советско-канадское предприятие «Книга Принтшоп», 1990.–С. 454-462. Текст публикуется с незначительными сокращениями и минимальными орфографическими и грамматическими изменениями. – Прим. ред.

Александр Ополовников, Григорий Островский

Про избу¹

Памятники архитектуры...

И мы сразу представляем себе какие-нибудь величественные, монументальные сооружения, слава которых прошла через столетия и страны...

«Сорок веков смотрят на нас с вершин египетских пирамид»... Афинский Акрополь... Римский Колизей, на арене которого сражались гладиаторы... Средневековые соборы... древнерусские церкви времен Дмитрия Донского и Иоанна Грозного... Люди пересекают горы и океаны, чтобы полюбоваться ими, насладиться совершенными творениями зодчих – каменной летописью истории. Недаром бытуiот легенды о семи чудесах света – удивительных архитектурных сооружениях.

Но помимо грандиозных дворцов и храмов, есть еще один замечательный памятник архитектуры – русская изба. Да, да, простая деревенская изба.

Полно, о какой избе идет речь? Быть может, о какой-нибудь необыкновенной, единственной?

Нет, о самой обычной деревянной избе русского крестьянина, какую и ты, наверно, не раз видел, а может быть, и жил в ней. На стене нет чугунной доски: «Памятник архитектуры. Охраняется государством»; спокойно проходят мимо нее люди, не догадываясь, что перед ними произведение высокого, подлинно народного искусства.

На Севере, как мы уже знаем, русское деревянное зодчество сохранилось в наиболее чистом виде, не слишком замутненное позднейшими влияниями. И по сей день здесь живы традиции народной культуры, рожденные в далеком прошлом. Даже если изба построена всего лишь в прошлом, ХIХ веке (а более ранние, к сожалению, почти не сохранились), в ней видится характерный тип русского крестьянского жилища, восходящий к седой старине. Если хотите знать, где и как жили наши предки времен Новгорода Великого и Московской Руси, всмотритесь в северные избы.

Строили здесь раньше широко, с удалым русским размахом. Земли много, лес под рукой, да и рабочих рук не занимать. Избы большие, массивные, уютные, добротные. Иногда в один этаж, часто в два со светелкой над ними, с обширным крытым двором. Объем некоторых изб измеряется внушительной цифрой – в две с половиной тысячи кубометров!

Стоит такая изба, обратившись «лицом» к проезжей дороге, к реке или озеру, поблескивает на солнце высоко поднятыми над землей окнами. Обширное крыльцо радушно манит к себе добрых гостей; смотреть на избу весело и радостно. Не изба – дворец, хоромы светлые! Под ее кровом жили одной семьей деды, отцы, сыновья и внуки. Из таких домов в старику выходило в поле сразу человек по двадцать.

В деревнях средней России сараи, конюшни, хлева и другие приусадебные постройки стоят обычно поодаль от жилья, на открытом хозяйственном дворе. На Севере по-другому: все очень цельно и компактно, все собрано под одной крышей, и можно подолгу, не выходя из дому выполнять все хозяйственные работы. В условиях долгой и суровой северной зимы, когда нередко неделями задувают жестокие ветры и земля покрывается громадными сугробами снега, такой тип дома-двора и дома-усадьбы отвечал насущным практическим потребностям крестьянина. Так строили здесь испокон веков и до недавнего времени.

На Севере бытует несколько типов крестьянских изб. Самый распространенный – это брус. Называется он так потому, что в нем все помещения, жилые и хозяйственные, спланированы в один длинный, вытянутый прямоугольный сруб, перекрытый общей двухскатной кровлей. Обширные сени разделяют такую избу на две неравные части.

Меньшая часть – жилая, выходит на главный фасад, а большую часть занимает крытый хозяйственный двор, уходящий на задворки.

Другой тип северной избы носит название «глаголь» и имеет форму буквы «Г». Здесь хозяйственные помещения расположены под прямым углом к жилым. По взвозу - на поветь.

И наконец, «кошель», распространенный в Южной Карелии и примыкающих к ней районах. Все жилые и хозяйственно-бытовые помещения в таком доме сгруппированы и объединены в единый квадратный в плане сруб. Его огромный массив перекрыт общей двухскатной крышей, причем вершина ее проходит не над серединой всего здания, как это бывает обычно, а по оси жилой части дома. Поэтому скаты кровли получаются разными: один – короткий и крутой, а другой – пологий и длинный. Дом и вправду становится похожим на кошель.

Просторные сени с внутренней, «белой» лестницей делят дом на две части. По обеим сторонам двери в «избы». Первый этаж теплее, и потому в нем жили зимой, а на втором, холодном, – летом. Почти в каждой избе есть «чистая», парадная горница и светелка наверху. Прямо против входной двери – проход в двухэтажную хозяйственную половину, занимавшую, как правило, не меньше двух третей дома. Весь ее первый этаж занимают скотный двор, конюшни и «черная» лестница. Наверху просторная «поветь», или сарай, где хранятся телеги, сани, соха, борона, рогатины, рыбачьи снасти, лодки и весь инвентарь крестьянина, охотника и рыбака. Здесь же и корм для скота. В непогоду и в холодные месяцы на повети теребили лен, веяли и мололи на ручном жернове зерно, долбили лодки, плели сети – одним словом, выполняли чуть ли не все домашние работы.

Со двора на поветь ведет наклонный помост – «взвоз», сложенный из длинных, крепких бревен. По нему въезжали на второй этаж двора на запряженных лошадях. Иногда делали два взвоза и сквозной проезд: с одной стороны въедешь, с Другой выедешь. Такие взвозы можно увидеть только на Севере, и они придают здешним избам особенный, очень своеобразный и характерный облик.

Избу срубить – не простое дело, это не только четыре угла да крыша. Русский крестьянин ставил дом прочно, основательно, на века. И чтобы жить в нем было тепло, уютно и удобно, и чтобы всякий, кто смотрит, порадовался. Поэтому не каждый мужик способен был срубить избу, но лишь хороший, опытный плотник. Таких было немало и в Олонецкой и Вятской, и Архангельской, и Костромской, и других губерниях России.

Инструменты нехитрые – топор, скобель да долото. Пилу, конечно, знали, но употребляли редко. Топором было сподручнее: им справный мастер и дерево срубит, и обтешет его, и доску «выгладит» по шнурку, да так, что не всякий рубанком выстругает, и ложку вырежет. Всю избу – от «подклета» до «конька» – сложит без единого гвоздя: железная поковка на селе всегда была дорогой. Впрочем, гвозди были не нужны, и без них ни одно бревнышко не сдвинется. Так дед отца учил строить, отец – сына, а тот – внука.

Избяной сруб ставили, как правило, на землю, иногда на низкий фундамент, сложенный из плоских камней. А сам сруб – это высокое творение народного строительного искусства. Со стороны посмотреть, так кажется, будто одно бревно сквозь другое пропущено. Получается это так. Не на самом конце бревна, но отступя от него, делается вырубка до середины, круглая как чашка. Поэтому и говорят: «Углы в простую чашу рублены. А не простая – это когда еще зуб снизу. На перекрестном бревне такая же вырубка с пазом. Бревна ложатся вырубками, а концы их торчат наружу. Это называется рубить «в обло», иначе говоря «с остатком». Если концы стесываются, то это уже сруб «в лапу».

Четыре бревна, связанные в квадрат, образуют венец. На него кладется следующий венец, а чтобы между ними не было даже маленькой щелочки и связь их была прочной, в верхнем бревне вытесывается желоб – продольный паз, плотно прилегающий к нижнему бревну.

Один венец на другой – растет сруб на глазах! Не нужны ни гвозди, ни скобы: все здесь прочно, надежно, выверено многовековым строительным опытом народа.

Тот, кто не почувствует прелести бревенчатого сруба, – тот никогда не познает самой сути русского деревянного зодчества. Прекрасны четкие, ясные формы сруба, его несколько суровая, мужественная монументальность. Он хорош прежде всего своей первозданной силой, естественной, природной красотой, простым ритмом могучих венцов. Попробуйте прикройте их каким-либо причудливым узором, аккуратно распиленными досками, штукатуркой или краской, и сразу же пропадет все очарование. В прямых, крепких соснах и елях, взращенных русской землей, еще струятся неистребимые жизненные силы, и, притронувшись к бревнам, мы словно ощущаем их трепетный поток. Трудно отвести глаза от богатой и разнообразной фактуры дерева, подделать которую не сможет даже самый искусный мастер. Чудесен теплый цвет и оттенки дерева, доброго и надежного, дубленного северными ветрами, насквозь прогретого солнцем и теплом разгоряченных рабочих рук. Словно внутри разгорается огонь, и вся изба начинает светиться янтарным жаром, всеми оттенками старого червонного золота. Недаром писал Сергей Есенин:

И теперь, когда вот новым светом,
И моей коснулась жизнь судьбы,
Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы.

И действительно, изба золотая! Поднялся сруб, выложены над его торцовыми стенами бревенчатые треугольные фронтоны – «щипцы», на которые ляжет вся тяжесть подкровельных конструкций. Теперь надо покрыть избу крышей. Покрытие это на Севере делается «по потокам и курицам», как говорят здешние плотники.

Кровля северной избы – это вторая глава деревянной поэмы. Как просто, мудро и в то же время сложно соединены в ней все части! Нет ни одного гвоздя, но она надежна и прочна. В то же время в силуэте целого, в каждой детали ощущается рука зодчего и скульптора, творящего во имя пользы и красоты.

В бревна щипцов врублены продольные горизонтальные бревна – «слеги». Поперек них кладутся «кокоры» или «курицы» – срубленные с корнем молодые ели. Мощны, упруги и по-своему красивы очертания корневищ, напоминающие каких-то горделивых птиц или конские головы. Плотник только отсекает все ненужное, но никаких лишних линий и порезок, никакого стремления к натуралистическому, примитивному правдолюбию!

На свисающих концах куриц лежит длинное бревно с выдолбленным лотком – «поток». Это водосток и в то же время опора всей крыши. В него упираются нижние концы кровельных тесин, и таким образом они удерживаются на своих местах. Доски для крыши тоже не пиленые, а тесанные топором. Их укладывают плотно, но так, чтобы в случае нужды можно было заменять прохудившуюся, не разбирая всей крыши.

Стык обоих скатов крыши закрывает выдолбленное снизу тяжелое бревно, которое на Север называют «охлупень», или «шелом». Казалось бы, это сугубо конструктивная деталь, но под рукой строителя она становится и художественной деталью. Далеко выступающие вперед наружные концы шеломов имеют плавный и как бы внутренне напряженный изгиб, тонко и красиво прорисованный силуэт. Иногда это чисто декоративная форма, а порой в ней легко угадываются очертания конской головы – конек.

Что значил конь для русского крестьянина, говорить излишне. Он сопутствовал ему во всей жизни, был верным помощником и в труде и в бою. Не случайно без 4сивки-бурки не обходится почти ни одна былина и сказка. Этот образ оживал в руках «древодельцев»: шеломы-коньки устанавливались на самом высоком месте избы. В северных деревнях конек испокон веков был предметом особой гордости хозяев и творческого соревнования строителей. У кого он красивее, у того изба лучше, а мастер искуснее.

Чтобы закрепить кровельный тес, шелом на крыше прижимают к коневой слеге особыми шпонками с клиньями – «сороками». Издали их наружные концы, ритмично расставленные на шеломе, действительно напоминают сорок, сидящих на крыше: ведь эти осторожные птицы, говорят, никогда не рассаживаются в один плотный ряд, как ласточки. Несмотря на свои малые размеры, сороки четко рисуются на фоне светлого неба и очень оживляют вытянутую горизонталь конька. Вместе с шеломом и деревянным дымоходом – «дымником», – зачастую сложной и занятной формы, они венчают все здание и вносят в его силуэт очень важный, завершающий штрих.

В северных избах кровля вынесена далеко вперед, иногда метра на два, образуя нечто вроде защитного навеса. Она поддерживается «помочами» – обычно резными выступами-выпусками верхних бревен продольных стен. А торцы подкровельных слег прикрываются па фасадах наклонными досками – «причелинами». Стык причелин под коньком отмечен вертикальной доской – «полотенцем».

Не очень-то любил северный плотник витиеватые и затейливые украшения, но здесь, в резьбе причелин и полотенец, оп давал волю своей богатейшей фантазии. Как поразительно тонка и разнообразна их ажурная резьба, сколько мастерства и какой-то наивной бесхитростной радости жизни в этих сквозных орнаментах! Что ни изба – какая-нибудь новая выдумка. Но почти всегда на конце причелин и полотенец резвая круглая розетка – символическое изображение солнца. В этих символах, ставших давней и прочной традицией, слышатся отголоски далеких времен, когда славяне-язычники поклонялись самому могучему и доброму божеству: Яриле – Солнцу. Вырезал символ солнца – розетку, русский крестьянин словно навсегда овладевал частичкой его вечного живительного тепла.

Потоки и курицы, шеломы и сороки, причелины и подзоры – слова-то какие! – красочные, древние, пропитанные густым ароматом смолистых бревен и духом самобытной строительной культуры русского народа. И это уже не только детали конструкции, во и понятия архитектуры как вида искусства.

Итак, изба почти готова. Над косящатыми, очень просто и умно сделанными оконцами мастер ставил козырьки-наличники, прикрывающие окна от дождя и снега, подпирал их снизу либо двумя боковыми кронштейнами, заделанными в стену, либо широкой наклонно поставленной резной доской. Во второй половине XIX века этот тип защитных наличников – простых и выразительных – постепенно выродился и его заменили пышные накладные наличники с двумя изящно изогнутыми «барочными» волютами, парными ставнями и другими украшениями, заимствованными из городской архитектуры. Наличники стали одним из главных элементов декоративного убранства фасадов домов.

Во многих северных избах встречаются такие особенности, которые присущи только местной школе русской гражданской архитектуры. Одна из них – узкая галерейка, опоясывающая ажурной каймой всю жилую часть дома, или, по-местному, «гульбище». Когда-то такие гульбища служили для закрывания наружных оконных ставен на ночь зимой, чтобы защититься от леденящих ветров; летом, чтобы укрыться от назойливого счета белых ночей. Но со временем, когда вошли в быт зимние рамы и занавески на окнах, эти ставни и гульбища утратили свое практическое назначение и стали просто декоративным украшением.

Но где с особенной силой и полнотой проявляется декоративный талант и неистощимая изобретательность крестьянских зодчих, так это в архитектуре крыльца. Сколько здесь вариантов, сколько интереснейших находок и тонкого художественного вкуса!

Крыльцо связывает избу с улицей, с деревней, со всем окружающим ее пространством. Оно гостеприимно открывает свои объятия прохожим, соседям, друзьям, будто выходит им навстречу. В деревне крыльцо нередко играет роль своеобразного «домашнего клуба». В хорошую погоду по вечерам здесь собираются старики, молодежь, детвора. Без крылец немыслима не только частная, но в какой-то мере и общественная жизнь деревни.

Крыльцо на Севере обычно высокое, большое, просторное. Оно выходит в сторону улицы, но ставится, как правило, на боковом, южном фасаде. Эта асимметрия композиции придает всему облику избы особенную прелесть и своеобразие. Нередко крыльцо ставится на один большой столб такие часто встречаются в Олонецком крае и на Двине. Резные столбики поддерживают кровлю, украшенную ажурным подзором. Поставит мастер такое крыльцо – и весь дом, серьезный, добротный, основательный, словно озарится доброй и светлой улыбкой.

Удивительно хороши эти северные золотистые избы! Реализм композиционного решения, сильные и крупные архитектурные массы, простота и многообразие форм, средств и приемов, острота и выразительность художественного контраста мощного сруба и деревянного кружена украшений, наконец, глубокая, подлинная гуманистичность – все это ставит их в один ряд с лучшими произведениями русского народного зодчества.

Их строили, в них жили простые крестьяне, но каждая изба – это поэма! Словно это не жилище обыкновенного хлебороба, а богатый терем из старинной сказки. Богатырские срубы стен, что под стать любой крепости, напоминают величавые, торжественные ритмы древних былин, а искусные украшения приветливых нарядных фасадов вызывают в памяти задорные мелодии деревенских хороводов. Польза здесь неотрывна от красоты, ясность и простота конструкции – от украшений, монументальность от разнообразия архитектурных форм и рациональности планирования.

Поднимемся по широкому маршу крыльца. В дом ведет низкая дверь: хочешь не хочешь, а придется поклониться хозяевам. Переступили высокий порог, и мы в избе. Радушный хозяин проводит нас в «красный угол» напротив дверей. Раньше здесь всегда висели иконы, а под ними место для почетных гостей. Сядем на широкие встроенные лавки, за чистый, выскобленный добела стол, оглядимся.

Время властно, неодолимо ломает патриархальный, застоявшийся уклад жизни крестьянина. Растет, набирает сил советская деревня, и в доме колхозника мы сейчас увидим многое, о чем раньше крестьяне даже не имели понятия. Современная фабричная мебель, хорошая по суда, радиоприемник, часто телевизор, книги, журналы, в сенях велосипед или мотоцикл... Вещественные приметы нашего времени, нового быта. Но это предмет иного разговора. Вообразим, что мы нашли Какую-нибудь старую, чудом уцелевшую избу, где все сохранилось в том виде, какой был и пятьдесят, и сто, и двести лет назад.

С давних времен и вплоть до ХIХ века на Севере, да и по всей России ставили почти исключительно «курные» избы, в которых топили по-черному». Дым из печки в таких избах выходит прямо в комнату и, расстилаясь по потолку, вытягивается в волоковое окно с задвижкой и уходит в деревянный дымоход – дымник.

Уже само название «курная изба» вызывает у нас привычное – и, надо сказать, поверхностное, неверное – представление о темной и грязной избе последнего бедняка, где дым ест глаза и повсюду сажа и копоть. Ничего подобного!

Полы, гладко отесанные бревенчатые стены, лавки, печь – все это сверкает чистотой и опрятностью, присущей избам северных крестьян, На столе белая скатерть, на стенах – вышитые полотенца, в «красном углу» иконы в начищенных до зеркального блеска окладах, И лишь несколько выше человеческого роста проходит граница, которой царит чернота закопченных верхних венцов сруба и потолка – блестящая, отливающая синевой, как вороново крыло.

Вся система вентиляции и дымоотвода продумала здесь очень тщательно, выверена вековым житейским и строительным опытом народа. Дым, собираясь под потолком – не плоским, как в обычных избах, а в форме трапеции, – опускается до определенного и всегда постоянного уровня, лежащего в пределах одного-двух венцов. Чуть ниже этой границы вдоль стен тянутся широкие полки – «воронцы» – которые очень четко и, можно сказать, архитектурно отделяют чистый интерьер избы от ее черного верха.

Мы сидим в такой избе, и какое-то особенное чувство закрадывается в душу. Гладко стесанные стены с закругленными – чтобы не промерзали – углами словно излучают мягкий, приглушенный золотистый свет. Раньше их никогда не обклеивали газетами или обоями: русский крестьянин всегда остро и тонко чувствовал природную красоту дерева как материала архитектуры, красоту самых обычных, простых вещей. Да и какие сбои могут сравниться с естественной текстурой некрашеного дерева, темными полосами сердцевины, ритмом сучков, гладкой и все же чуть шероховатой поверхностью! Пол, сложенный из широких цельных плах, мощная, ничем не скрытая кладка бревенчатого сруба, лавки вдоль стен, воронцы – все это создает мужественный, неторопливый ритм строгих горизонтальных линий. Интерьер русской избы – это столь же высокое искусство, как и вся она в целом, искусство, в котором громадный жизненный опыт крестьянина воедино сплавляется с его врожденным эстетическим чувством.

Северная изба – это царство дерева. Всё, или почти всё, сделано здесь руками крестьянских умельцев. Привозного, покупного мало: деньги в деревнях были дороги. Долгими зимними вечерами долбили громадные ковши смелой и благородной формы, резали миски и ложки, плели кошели и солонки, в которых соль всегда оставалась сухой, мастерили из бересты туеса для ягод, меда и грибов. Предметом особой гордости считались прялки. Между хозяйками существовало своеобразное соревнование: чья прялка украшена более тонкой росписью и резьбой! Поэтому в северных деревнях редко встретишь две одинаковые прялки. Из дерева мастерили и ткацкие станки. Вещи все просты, обычные, утилитарные, и делались они, понятно, не для выставок. Быть может, порой они получались слегка корявыми и грубоватыми, но, сколько в них внутреннего изящества, вкуса, стремления мастера к прекрасному... Мало кто так любил и понимал дерево, его громадные, неисчерпаемые выразительные возможности, умел слушать и извлекать из него потаенную музыку, как русский крестьянин. В его душе труженик всегда уживался с художником, и потому самую простую, повседневную утварь он создавал по единому закону пользы и красоты: не только удобной и практичной, но и радующей глаз своей формой, линиями, цветом. Возьмите, к примеру, деревянные ковши. Да ведь это творения талантливого народного ваятеля, не подражающего природе, но осмысливающего и воплощающего ее сущность в поэтической, подлинно художественной форме! И так во всем – от конька на крыше до коника на печи.

Знаете загадку:

Стоит терем,
В тереме ящик,
В ящике мучка,
В мучке Жучка.

Стоит изба, в ней печь, в печи зола, а в золе жар. Изба без печи – не изба. С печью, занимающей едва не половину избы, связан весь быт русского крестьянина – от рождения до смерти. И сложена она просто, практично, умно и по-своему красиво. Сбить хорошую печь способен не всякий мастер.

Что же значит печь для крестьянина? Прежде всего, печь греет. Везде, а на студеном Севере в особенности, тепло – первое дело. И топят печь не смолистой сосной или елью, а ольхой или ошкуренной березой: дыму и копоти меньше, а тепло дольше держится. Печь кормит. Здесь варят, жарят, хлеба выпекают. Целый день хозяйка у печи топчется: то ушицы или картошки надо сварить, то корм скоту в котле запарить или камни раскалить, чтобы пойло согреть. Печь и светит. В «жаротоке» всегда уголек тлеет, на светце, что к печи прибит, лучина потрескивает, а в печном столбе есть место для огнива или спичек.

Печь и моет. В печи и помыться иногда можно – особенно ребенку удобно, не хуже, чем в иной баньке. Здесь же и рукомойник над лоханью.

Печь и лечит. Каждый крестьянин знает, что печная лежанка верное средство от простуды и всяких прострелов.

Печь и сушит. На печи всегда и одежду сушат, и на зиму впрок готовят «сущик» – мелкую сушеную рыбешку, грибы, ягоды.

Печь и спать уложит. Старые да малые всегда на печи. Сбоку для них и деревянная лежанка сбита. А зимой младенцев нередко в теплую золу посадят, чтобы холодом не прохватило.

Много еще служб есть у русской печи. Здесь есть и лесенка-голбец в подклет: там что-то вроде холодного погреба устроено. В особенном встроенном шкафчике чайная посуда хранится. От печного столба прямым углом идут две чистые светлые полки – они тоже называются воронцы. На одном из них – «женском» – всякая хозяйственная утварь; миски, ковши, туеса; а на другом – «мужском» – домашние инструменты, охотничьи припасы, мелкая рыболовная снасть и т. д. Зимой, в морозы, под печкой держат кур. Сбоку от шестка – резной деревянный «коник»; он отделяет шесток от рукомойника и служит удобным местом для полотенец и чистых тряпок.

Вот так печь! Прямо «комбинат бытового обслуживания»! Недаром Емеля не хотел слезать с нее и по щучьему веленью прямо на ней въехал в царский дворец.

Таковы в общих чертах лишь некоторые главные службы русской печи. Но как интересно продумана и рациональна вся ее конструкция, как выразительна форма, неразделимо связанная с общим архитектурным решением интерьера всей избы!

Основанием печи служит так называемое печное место, или «опечье», – массивный сруб, сложенный из толстых, гладко вытесанных и, конечно, некрашеных бревен. На нем устроен скрытый для глаза сплошной настил из мощных пластин, на котором и покоится настил самой печи. Внутри сруба есть еще одно перекрытие; оно делит же внутреннее пространство подпечья на две части: верхнюю, где лежат ухваты, лопаты для хлебов и прочая печная утварь, и нижнюю, куда зимой помещают кур. На мощных кронштейнах-выпусках красивой упругой формы покоится шесток – толстая и широкая доска перед печным устьем: место, куда предварительно ставится все, что должно быть поставлено в печь или вынуто из нее. С одной стороны шестка, обычно с левой, стоит коник – резная доска, а с другой стороны, у стены, находится жароток, где хранится в золе горячий уголь.

В углу печного сруба, обращенного внутрь помещения, вплотную к КОНИКУ установлен массивный квадратный столб. Он выполняет одновременно несколько функций: служит опорой для двух воронцов, расходящихся от него под прямым углом; в него забивается железный кованый светец для лучины и крюк для висячего рукомойника; на него же опирается деревянная лежанка у печи; в нем же сделано круглое углубление наподобие дупла, где прежде хранились сухой трут и огниво, а теперь спички; к столбу, наконец, крепится и сам коник – этот своеобразный санитарный барьер, отделяющий чистое место, где готовится пища, – шесток – от рукомойника и лоханки под пим, от лежанки и от печур для сушки рукавиц и носков.

Под самым шестком широкое отверстие в верхнее подпечье – подшесточница. Под ним, почти у самого пола, красивый ритмический ряд небольших отверстий – продухов – для вентиляции подпечья. Они же в зимнее время служат оконцами для кур, через которые пернатые постояльцы клюют корм из стоящего тут же узкого и длинного долбленого корытца. Впускают и выпускают кур через небольшое волоковое оконце в подпечье, сделанное у самого входа в избу, чтобы меньше было грязи. Тем же путем выдворяют иной раз и провинившуюся кошку.

Рисунок и форма этих продухов, как и резьба на кониках, встречаются в самых различных вариациях: круглые и квадратные, овальные и ромбовидньне, звездчатые и ступенчатые, «городковые»; иногда эти формы соединяются в различных комбинациях, а часто их просто заменяет очень выразительная узкая щель, верхний край которой либо остался прямым, либо, как подзор, украшается зубчатой или какой-то иной порезкой. Пожалуй, только на этих деталях печи да еще на формах печурок сосредоточивается вся ее декорация. Трудно передать словами прелесть таких простых вещей. Секрет их красоты кроется, по-видимому, не столько в них самих, взятых отдельно, сколько в резком и осознанном контрасте между их изящной формой и тяжелым массивом всей печи и одновременно в органичном единстве частного и целого.

Сейчас курных изб не встретишь. Какие и были, так уж давно перестроены в «белые»: устроен кирпичный дымоход и потолки из чистых, белых плах.

Время шагает вперед. Курной избе, как и многим другим атрибутам минувшего, подписан приговор, не подлежащий обжалованию. Не будем о ней жалеть. Но ее место не на свалке истории, а в музеях народного деревянного зодчества. Там расскажет она и о бытовом укладе русских крестьян, и об их высокой одаренности, поднявшей простую избу до уровня замечательных памятников архитектуры.

¹Глава из книги: Ополовников А., Островский Г. Русь деревянная. – М., 1970.

Станислав Ермаков

Место для дома и обереги дома

Издревле известно: насколько правильно выберешь, где строить дом, насколько правильно его построишь, так и жить в нём будешь. Потому-то вопросам выбора правильного места и соблюдению канона постройки уделяли наши предки так много внимания. Часть способов этого выбора берёт начало в глубокой древности, являя собою отголоски древнейших геомантический технологий. Некоторые из них ныне кажутся нам обычными суевериями, другие, напротив исполненными скрытого смысла. Часть из них открывает свою тайну но лишь человеку, который знаком с хитрыми вещами. [Если верить этнографу А. Андрееву, «хитрый» может пониматься как «посвященный в таинства». Возможно, он прав, так как подтверждение такой трактовке слова можно найти в некоторых старинных русских былинах]

Часть 1. Дом: выбор места

Точка – это такое место, где человек чувствует себя счастливым и сильным... Хорошее место называется «точкой», а плохое – «недругом». Дон Хуан

Спорный участок

Участок земли, о праве владения которым шёл спор, считался неблагоприятным местом для возведения дома. Этот обычай имеет вполне рациональное объяснение, хотя бы по той причине, что исход тяжбы неизвестен, а потому все затраты могут оказаться напрасными. С другой стороны, спорный участок является границей, межой, которая разделяет две территории, не относясь при этом ни к одной, ни к другой из них. Издревле такие места (а иногда целые районы) чуть ли не повсеместно считались неблагоприятными, поскольку нечто, что не находится ни там, ни здесь, связано с потусторонним миром и отчасти принадлежит ему, а значит, дом, построенный на спорной территории, может стать доступным для духов, в том числе и злых.

Ещё одно возможное объяснение связано со следующим любопытным наблюдением. Границы, в том числе и межевые, зачастую проходили по энергетическим структурам на поверхности земли, то есть именно там, где строить жилой дом избегали по определению. Запрет на строительство на спорной земле или на границах является общим и для России, и, фактически, для всей Европы (например, в Ирландии «...существуют запреты на возведение домов или других сооружений, пересекающих тропинки фей [N.Pennick. Magie du Nord – Paris, 1992]). Думаю, он восходит ещё ко временам индоевропейской общности.

Дом и сырое мясо

В разных точках участка, где предполагалось начать строительство, па достаточно высоких шестах подвешивали примерно одинаковые по качеству куски сырого мяса. Непригодными считались те места, на которых мясо портилось в первую очередь.

Что обусловливало разную скорость порчи мяса – даже тех кусков, что были помещены недалеко друг от друга, в точках с примерно одинаковыми внешними (рельеф, влажность, освещённость) признаками?

Возможно, в этом случае ведущую роль играют не очевидные, по скрытые (энергетические, информационные), так называемые «тонкоэкологические» факторы? Факторы-невидимки... Честно говоря, очень хотелось бы провести эксперимент.

Близкий, видимо, «родственник» русского обычая развешивать сырое мясо был известен и древним римлянам. Он описан классиком архитектуры, древнеримским архитектором Марком Витрувием Поллио в его знаменитом десятитомном трактате «De Architectura». Чтобы выбрать место для разбивки города, следовало на избранной территории устроить пастбище. По прошествии некоторого времени животных забивали и затем тщательно исследовали их внутренности. Если у большинства из них оказывалась поражённой печень, выбранное место признавалось «нездоровым» и следовало искать другое.

Гром, молния и водная стихия

Не принято было строить дом и там, куда когда-то била молния, или в месте, где люди некогда жили, но покинули его из-за болезней и наводнения.

Собственно геомантические обоснования запрета строить дом в затопленном некогда месте отыскать трудно. Возможно, дело только в опасности повторения трагедии.

Что же касается молний, то, занимаясь геомантическими исследованиями и постоянно выезжая в полевые экспедиции, мы обратили внимание па то, что многие районы обладают своеобразным микроклиматом. Известны нам и места, где деревья почти сплошь побиты молниями. [Подробнее об этом см.: Ермаков С., Фаминская Т. Тайны Живой Земли. – М., 2001.] Повышенную частоту ударов молнии в одну точку несложно объяснить, если точка расположена на холме или кургане. Если же речь идёт не о господствующей высоте, остаётся предполагать, что молнии бьют в землю над скоплениями подземных вод или металлосодержащих пород.

По ассоциации вспоминается с древнейших времен распространённая по всей Европе примета: «Не ложись спать на водяной жиле». Действительно именно подземные воды, а иногда и руды, образуя геопатогенные зоны, служат причиной нездоровья. Отчасти именно поэтому, возможно, появился ещё один способ выбора места для дома, связанный со старинным способом обнаружения подземных вод.

На ночь в нескольких местах на участке оставляли перевёрнутые кверху дном сковороды или металлические противни (листы). Утром, на восходе солнца, их поднимали, смотрели, на которых из них влаги собралось больше. Обильная влага на дне посуды свидетельствовала о том, что в этом месте проходит подземная водная жила. Именно такие места и полагали наиболее подходящими для рытья колодцев. Соответственно на них не стоило ставить дом, причём не только потому, что из-за повышенной влажности брёвна сруба станут подгнивать но и потому, что люди будут, по меньшей мере, плохо спать и просыпаться с головной болью.

Кровь и аварии

Нельзя было строить дом и на том месте, где были найдены человеческие кости, кто-то поранился до крови, где опрокинулся воз или сломалась оглобля.

Уважение к кладбищам, не говоря уже о страхе потревожить покой не по правилам (или по незнакомому обычаю) захороненных покойников, – факт известный и широко распространённый. Он, наверное, Достаточно хорошо знаком большинству читателей. А вот запрет, связанный с травмами и, говоря технически, авариями, кажется очень интересным. Это теперь, при бурном развитии транспорта, мы стали обращать внимание

на многочисленные участки дорог, которые словно бы притягивают к себе аварии и чрезвычайные происшествия.

Известны мне и современные дома, построенные в геопатогенных зонах, действие которых весьма своеобразно: люди там не столько болеют, сколько травмируются. Травмируются постоянно, как бы они, наученные горьким опытом, ни береглись. Например, в Подмосковье есть многоквартирный жилой дом, все жители одного из подъездов которого имеют постоянные проблемы с... ногами. Даже если они попадают в аварию где-то в совсем другом месте, то страдают, в первую очередь, ноги.

«Пациря»

«...Хозяин приносил с четырех разных полей по камешку (причем нес под шапкой на голове либо за пазухой у голого тела) и раскладывал их на избранном месте, помечая будущие углы. Сам же становился в центр перекрестья – в центр Вселенной, на место Мирового Древа – и, обнажив голову, молился, причем с непременным обращением за благословением и помощью к умершим предкам. Через три дня приходили смотреть камешки: если они оказывались непотревоженными, значит можно было строиться...» [Семёнова М. Мы – славяне. – СП6., 1997.]

Четырёхугольник должен был быть таким, чтобы длина стороны его не превышала девяти шагов (то есть около 4,5 м), что примерно соответствует, по нынешним представлениям, удвоенной длине ячейки сети Хартмана. Иногда вместо камней насыпали четыре кучки зерна и оставляли их до утра. Если к утру кучки оставались нетронутыми, то это – хорошее место. Молитва - «Пациря», обращённая к предкам, очевидно, дошла до нас из далёкого прошлого.

Нечто похожее знали и паши северо-западные соседи. Скандинавская «Сага о Кормаке» рассказывает, что перед постройкой дома необходимо провести гадание с целью выяснить, будет ли счастливым новое жильё. Если результаты нескольких повторных обмеров площадки совпадали, это значило, что жить здесь будет хорошо; если же результат повторных измерений оказывался меньше, то добра ждать нечего... Конечно, можно списать все возможные несовпадения и расхождения на несовершенство измерительных инструментов, но...

Часть 2. Загадка дома: строительная жертва

Пусть Небо станет нам чужим, но Земля останется близкой нам, как кормящая мать. Тане-махута, маорийский отец лесов и всего, что их населяет или делается из дерева.

Строительная жертва (Bauopfer) была распространена повсеместно. [Байбурин А. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. – Л., 1983.]

Перед актом закладки первого венца устанавливали деревце (символ Мирового Древа), срубленное или выкопанное с корнями, – берёзу или рябину. Некоторые на высоком месте водружали деревянный крест. Для этого брали кедр (Сургут), ёлочку с установленной на ней иконой (Верхняя Волга, Вологда), дубок (Калуга), рябину (Дмитров), а порою – самый высокий репей (Тула)...

«В качестве строительной жертвы использовались у восточных славян конь, петух, курица. Возможно, рогатый скот... Жертвы петуха и кури цы были очень распространены вплоть до последнего времени, а жертва коня зафиксирована в прошлом веке лишь на Украине». [Там же.]

От частных информаторов мне довелось услышать об обычае закладки под разные углы дома строго определённых жертвенных предметов. Речь шла о лягушке, петухе, медной монете...

Если отбросить сомнения в достоверности этих сведений, то можно предположить, что эти, столь разные, жертвы имеют глубокий скрытый смысл и должны быть размещены только под соответствующими углами постройки. Под углы дома закладывали и предметы, имевшие охранительное и символическое назначение, например, золотые червонцы или серебро. Мне доводилось встречать немало таких «правильных» домов...

Часть 3. Дом-Вселенная

Наши дома – это зеркальное отражение нас самих. Они отражают наши интересы, наши убеждения, наши сомнения, наш дух и наши пристрастия. Они говорят о том, как мы ощущаем себя и мир вокруг нас. Дом – это больше, чем комфортное н безопасное пространство. Это место, где вы можете встретиться лицом к лицу со вселенной. Это точка пересечения пространства и времени, которая принимает энергию или отражает её. Д. Линн, «Священное пространство».

Дом мыслится не просто сооружением, цель которого – укрыть от непогоды, холода, врага и обеспечить более комфортные, нежели вне его, условия существования.

«Крестьянский дом обычно строился как модель Мира. Печь представляла собой землю, а противостоящий ей красный угол с иконами – Солнце и Бога на небе...

…Ближе всего к жерлу печи находится женский угол (кухня). Женская, рождающая стихия, действительно, связана с печью-землей.

Помимо прочего, вызывает интерес символика центрального столба, который является осью коловращения Мира. Он также может быть представлен как некий центральный принцип, объединяющий Черного бога земли и Белого Бога, сопоставляемого с небом. [Белкин И. Как выглядел Черный Бог? // Мифы и магия индоевропейцев – М., 1997.– Вып.4.]

Иными словами, дом, жилище можно рассматривать как подобие «особого места», или места Силы, обладающего заданными свойствами, функциями, которые можно условно обозначить как «охрана и защита».

Можно проследить схему планировки, общую как для дома (двора) и населенных пунктов, так и для мест, где возводили культовые сооружения. В каждом случае использовались ритуалы, которые, если и отличались в деталях, несомненно, были тождественны в главном, поскольку выражали одну и ту же идею. Различие вытекало из функционального назначения, хотя жилище также могло выступать и в качестве культового сооружения: известно, что в дохристианские (да и в позднейшие) времена значительное количество обрядов проходило внутри дома под руководством главы семьи.

Схема традиционной русской избы (по Д. Громову) «Внутри дома проводился целый ряд языческих празднеств. Речь идет не только об узкосемейных делах вроде крестин, постригов, сватовства, свадьбы, похорон.

Почти все общесельские или общеплеменные многолюдные соборы и события проводились в двух планах: какая-то часть обряда совершалась на площадях, в святилищах и требищах, а какая-то – каждой семьей в своей хоромине, у своей печи, у своего коника.

Нового гадания и заклинания будущего урожая, колядки и щедровки, маскарады, медвежьи комоедицы, масленичные разгульные пиры с блинами, обряды, связанные с первым выгоном скота, празднование урожая и многое другое – все это начиналось в каждой семье, внутри дома, где глава семьи «князь» по свадебной терминологии) выполнял функции жреца и руководил всем праздничным церемониалом». [Рыбаков Б. Язычество древней Руси. – М., 1991.]

Недаром утверждение «дом мой – храм мой» было одним из главных тезисов средневековых еретиков-стригольников. Нечто подобное находим мы и у старообрядцев. Сооружение и ориентация жилища в пространстве, как мы уже знаем, обычно сопровождались многочисленными магическими действиями, регламентировались временными и иными правилами и запретами.

«Засулье состояло из двух порядков домов. Оба порядка выходили окнами к реке, потому что это был юг. Этому особенное значение придавалось здесь, на Севере». [Круглова О. Мой Север // Панорама искусств. – М., 1986. – Вып.9.]

Не исключено, что такой обычай насчитывает не сотню лет, а тысячелетия. Здесь воедино переплелись и сугубая утилитарность, и присущее человеку стремление к красоте, и символика архаических верований. Древние дома-землянки не имели окон, а южная сторона светлее, чем все остальные, поскольку оттуда светит Солнце. Но в то же время ориентированный выходом на юг дом лучше защищён от неблагоприятных воздействий – от «злых духов»

Сакральную символику несёт также и двор. Это можно проследить, скажем, по обрядовым песням.

«Как ходила Каледа окануне рождества,
Как искала Каледа николаева двора!
Как пришла Каледа к Николаю на двор.
Николаев-он двор, он не мал, не велик:
На семи верстах, на восьми столбах,
На восьми столбах – на высоких кораблях!
Столбы точеные, позолоченные!
А вокруг его двора – железный тын,
На каждой тычинке – по замчужинке».

[Цит. по: Розов А. К сравнительному изучению поэтики календарных песен // Поэтика русского фольклора. – Л., 1981. – (Русский фольклор. – Т. ХХI)]

В приведенной кодядке интересно не только описание устройства двора, но и упоминание имени его хозяина: «Николай» – достаточно распростраiiённое мужское имя, которое, однако, устойчиво ассоциируется с соответствующим святым. О передаче функций и атрибутов древних языческих божеств христианским святым говорено уже немало, в том числе – и о наделении Николая Угодника некоторыми атрибутами Велеса... То есть в данном случае имя – выражение, скорее, архетипа, чем конкретной личности или святого.

* * *

Логично предположить: у «правильно поставленного» дома должна быть какая-то особенная пространственная ориентация, его размещение относительно энергосиловых структур на поверхности земли (сетей Хартмана и др., значимыми элементами которых являются полосы и узлы – точки пересечения полос) может быть аналогично, например, той, которую обнаружил профессор П. Поддар в Гималаях. [Poddar P. Mysterious energies in and around us // Architecture & Design. – Delhi, 1991.] По его сведениям, дом размещали с таким расчетом, чтобы каждое из внутренних его помещений оказывалось внутри ячейки геобиологической сети.

Ячейку ориентированной по сторонам света геобиологической сети можно считать низшим уровнем организации силовых структур планеты. Предполагают, что стандартная ячейка сравнительно невелика. Например, для сети Хартмана она составляет приблизительно два на два с половиной метра. Однако далеко не каждый узел этой сети является значимым (то есть вредным для здоровья). Я, правда, не возьмусь пока утверждать однозначно, будто традиционные дома строились с учётом возможного воздействия на человека именно геобиологических сетей, но совершенно ясно: многие элементы домов предназначены для защиты людей от опасных воздействий. Более того, защита (неважно, реальная или символическая) распространялась и на двор дома.

Обереги дома

Пусть смеётся лишь тот уходящему вслед, кто прожить собирается тысячу лет. Омар Хайям, «Ру6аи».

Особенное отношение к дому одинаково сильно развито в традиционных культурах всех народов мира. В ряде случаев можно говорить даже о сакрализации целого населённого пункта как своеобразного «родового» или «племенного» дома. Индоевропейцы – а значит, и славяне, – не исключение. Культ дома сам по себе очень древний; столь же почтенен и возраст представлений о необходимости защиты дома от вторжения невидимых недругов.

Жилище, возникающее как средство защиты человека от опасностей окружающей среды, само начинает нуждаться в защите: «...Идея охраны стен, окон и кровли жилища при помощи магических изображений возникла в незапамятной древности и просуществовала очень долго. [Рыбаков Б. Цит. соч.]

Можно добавить, что упомянутая «идея охраны» продолжает существовать до сих пор, принимая иной раз среди увлекающихся, скажем, 4биоэнергетикой горожан совершенно парадоксальные формы... Но не об этом речь.

Не только обитателей дома, но и дом как таковой защищали при помощи оберегов.

«... Я мысленно перенеслась в далекое прошлое, когда, действительно, дом со всех сторон охраняли стражи, обереги, древние символы и люди верили в их магическую силу. Да и сейчас, стоит только приглядеться, – следы этих языческих верований мы всюду увидим вокруг себя, словно вся деревня заполнена древними духами.

Над крышами огромных северных домов возвышаются охлупни в виде коней и утиц. По преданиям, они хранят весь дом. Конькам с высоты видны все фасадные окна дома, а их очень много – четыре избы на фасад, а окон, значит, шестнадцать...

Боковые фасады, которые имеют огромную протяженность, где тоже прорезано много окон и окон цен и где расположено парадное крыльцо и все хозяйственные входы в дом, – находятся под надежной охраной куриц, которые выступают из-под стока крыши настоящим строем...

На заднем фасаде дома, где взвоз, стоки имеют такие же широкие раструбы, так как каждый сток составлен из двух колоссальных деревьев, вершинами вместе, длины одного дерева не хватило бы. И весь этот могучий желоб держат на своих спинках курицы. Их очень много. (...) Но это еще далеко не вся охрана дома.

Мне думается, что и массивный столб, в который врубалось высокое северное крыльцо, когда-то тоже был оберегом главного входа в избу.

Кроме того, все двери и калитки домов сохранили круглые, как солнце, кованые кольца, над входами висят конские подковы, перед крыльцами здесь, в Засулье, как и в других местах, любили класть круглый камень – часто это был старый жернов. Таким образом, дом со всех сторон обступали духи.[Круглова О. Цит. соч.]

Итак, магическая защита дома осуществлялась посредством правильного его размещения в пространстве и соблюдения специальных ритуалов при выборе места и строительстве, а после постройки при помощи разного рода символических изображений.

Если дом есть «мини-модель» Вселенной, то орнаменты, украшавшие его, были, прежде всего, призваны наглядно показать его подобие и тождественность всему Мирозданию. Очевидно, именно поэтому знаменитая резьба, украшающая и поныне северные избы (не только, впрочем, избы, но и многие деревянные, а впоследствии – каменные храмы), фактически служит иллюстрированным отображением традиционного представления наших предков о мире.

Правильно построенный дом с изображением идеального миропорядка сам по себе должен был служить наилучшей защитой от возможных бед и неприятностей. А защищаться было от чего...

«В лето 6600. Предивно бысть чюдо Полостьце, в мьчте: бывьши ночи, путън станяше, по улици яко человеци рищуще беси. Аще къто вылезяше ис хоромины, хотя видети, абие уязвен будяше невидимо от бесов язвою и с того умираху. И не смеяху излазити ис хором. По семь же начаша в дьне являтися на коних и не бе их видети самих, но конь их видети копыта. И тако уязвляху люди полотьскыя и его область. Тем и человеци глаголаху яко навие биють полочаны». [Описание событий в Полоцке в 1092 г. из Радзивилловской летописи приведено по: Б. Рыбаков, цит. соч.]

Официально принято считать, что таким образом летописец описал моровое поветрие. [См.: Рыбаков Б., цит. соч.] Может быть, но лично мне это описание более всего напоминает колоссальный по мощности полтергейст [герм. миф.: гном; домовой]: иначе, откуда бы могли взяться копыта «конь их» – то есть видимые следы и топот (тутън)? Да и что может считаться «чудесным» в моровом поветрии даже с точки зрения человека XI века?

Впрочем, некоторые изображения, действительно, выполняли оборонительные функции. Таковы резные или рисованные кресты, традиция изображать которые представляется гораздо более древней, нежели их христианское наполнение. Нечто похожее мы находим в Западной Европе: Найджел Пенник в «Магических алфавитах» сообщает о старинных домах, на стены которых нанесены (или даже «встроены» в саму конструкцию стен) руны Гебо, Беркана, Ансуз, Лагуз и т.п., обеспечивая тем самым магическую защиту дома от внешних посягательств. [Пенник Н. Магические алфавиты. – Киев: София, 1995.]

Аналогичным образом старались защитить и двор. На шестах забора развешивали камни с дырками – «куриных богов». Недаром полагают, слово «куриный» – видоизменённое «чуриный», то есть имеющий отношение к Чуру, или Шуру, божеству или духу предков (возможно, и просто некоему связанному с предками понятию). Немаловажно, что «чур» одновременно означает и «межа», «граница». Иными словами, можно говорить о Чуре и как о духе предка – охранителе, и как о божестве межи.

Глиняные горшки и крынки, которые в русских деревнях и сёлах доныне вывешивают на заборах и плетнях, также имели охранительное магическое значение. Считается, что таким образом можно было отгонять хищных птиц и уберегать птиц домашних. Но уж очень тесно – и едва ли случайно – этот обычай перекликается с западноевропейской традицией размещать вокруг дома ловушки (или бутылки) для ловли недобрых духов.

Ловушки для духов, широко применявшиеся в древности для защиты отдельных домов и целых населенных пунктов, имели вид специальных устройств, бутылочек, хитро сплетённых сетей и тому подобных конструкций. Именно они, как мне кажется, стали прообразами нынешних защитных устройств, что широко применяются для устранения вредного влияния патогенных зон.

Живая традиция Дома

В поисках следов древней русской традиции мы обычно устремляемся в глубинку, на Север, в Сибирь... Откуда, дескать, взяться им, этим следам, в самом центре России, где почти всё (или поголовно всё) население превратилось, как считают многие, в «Иванов, не помнящих родства»? Но если Традиция – нечто живое, непрерывное и всегда – скрыто ли, явно – присутствующее в нас и вокруг нас, искать нам надлежит не следы её, но проявления. А для этого – задумайтесь! – вовсе не обязательно ехать за тридевять земель.

Вот, например, немало разъезжая по Подмосковью, я часто встречаю в деревнях и сёлах старые и не очень дома, многие из которых могли бы послужить образцами для исследователей-историков, этнографов или для художников, использующих в своём творчестве традиционные мотивы. Такие дома можно встретить в самых разных местах Московской области, причём не только где-то на её окраинах, но, порою, у самой МКАД. Одни из них интересны не совсем обычной планировкой, другие – предивным резным узорочьем, третьи украшены знаками и оберегами, да какими…

Об одном из таких «просто украшений» и пойдёт речь.

* * *

…Лет пятнадцать назад я впервые оказался около небольшого хуторка под городом Серпуховом. Хуторок как хуторок, вполне российского вида: несколько домов, сараюшки, покосившиеся заборы... ну, в общем, всё, как полагается. И единственным, что привлекло моё внимание и запомнилось, было не совсем, с тогдашней моей точки зрения, обычное оформление крыльца одного из домов. Тогда, признаться, в памяти моей отложилось лишь то, что над входной дверью было помещено довольно занятное резное изображение.

На обшитой досками крашеной стене дома почти под самым коньком крыши крыльца неизвестный мастер разместил три резных рельефа. Выполнены они в технике накладной резьбы, достаточно просто – не сложнее, чем флюгеры, которые иные любители украшений нередко ставят на крышах дачных домиков. Две круглые розетки в виде цветка, расположенные одна над другой, а между ними – фигурка человека. Что, казалось бы, проще?

Лишь спустя немало лет я понял смысл и осознал всё значение увиденного. Всякий, кто имеет некоторое представление о традиционной русской символике, без особого труда распознает в этой резьбе не просто симпатичное украшение, но достаточно хитрую композицию, являющую собой не что иное, как традиционный домовой оберег, таящий в себе отголосок представлений наших предков о мире и о месте человека в нём.

Полотенце Верхняя розетка восьми-, нижняя – шестилучевая. Самым логичным кажется предположение, что вся композиция в целом есть символическое изображение трёх миров: верхнего, среднего и нижнего. Такая модель характерна для большинства традиционных культур. Вверху – солнце, ниже – человек, ещё ниже... Стоп! Нижняя розетка также выполнена в виде солнца. Точно такие же или подобные солнца в изобилии встречаются на полотенцах северных изб. [Полотенце – здесь: элемент отделки традиционного русского дома в виде плоскорезной доски, находящейся на стыке двух скатов кровли.] Но почему мастер изобразил два солнца?

Быть может, для того, чтобы беда не могла проникнуть в этот дом ни летом (верхняя розетка может символизировать солнце «летнее»), ни зимой (тогда нижняя розетка будет изображением нижнего, «зимнего» солнца)? В этом случае человеческая, точнее, женская фигурка оказывается, например, кем-то вроде берегини. Как бы то ни было, перед нами – не просто украшение, а ещё один вариант домового оберега. Я не склонен утверждать, будто такого рода оберег является чем-то уникальным, но ничего подобного на домах в соседних сёлах и деревнях отыскать не удалось.

Мне бы, наверное, никогда не пришло в голову писать об этом обереге, когда бы не одно примечательнейшее обстоятельство, а именно, возраст дома, о котором идёт речь. Логично ожидать, что встретишь подобное изображение на домах старых, построенных, скажем, в девятнадцатом или, па худой конец, в начале ХХ века. Но, по словам обитателей, дому и, соответственно, изображению немногим больше… полувека.

В нём живут те самые люди, для которых этот дом и строился. Однако объяснить, что именно означает изображение, они не могут. Задумали строиться, нашли умельца, он дом поставил, резьбу на фасад поместил: заказчикам поправилось, вот и всё...

Хозяева не помнят имени плотника, ставившего дом. Ещё бы: по меркам человеческой жизни полвека – немалый срок. Мы же вечно спешим куда-то и нередко не в состоянии вспомнить имён людей, с которыми встречались неделю назад. И всё-таки продолжают жить среди нас те, чья память хранит гораздо больше знаний, нежели наша. Им не так важно, чтобы мы помнили их по имени, им куда нужнее нечто другое. В данном случае, думается мне, неизвестный мастер более всего хотел, чтобы жилось в доме, построенном им, хорошо и счастливо.

Приложение

Свастичный узор-оберег

Дом купца-старовера Ивана Степановича Абдрина в Казани.
Дому 118 лет, он находится в староверческой слободе, рядом с Шамовской больницей.
В доме сейчас живут люди, которые не являются потомками Абдрина.