Наука, мировоззрение, реформа высшей школы

Арманен-Ферлаг, Лейпциг, 1934 г.

Эрнст Крик

Рекомендуется студентам исторических, педагогических и философских факультетов.

Предисловие

В 1900 году в немецкой книжной торговле Кант был представлен очень хорошо, зато о более позднем немецком идеализме можно было найти лишь небольшие брошюры, о Гегеле – уже почти ничего; немецкий идеализм был распродан и сохранился лишь у букинистов. Потом пришло философски отсталое поколение, которое до Первой мировой войны наверстывало упущенное. Неоидеализм начал пересмотр установок позитивизма (также и в форме неокантианства) в науке, мировоззрении и поэзии. С уходом неоидеализма время философии вообще прошло.

Что дал неоидеализм? Он остался на эпигонском уровне. Он разбился о действительность, как всегда разбивается об нее чистая идея, если она не рождается самой этой действительностью, не подхватывается революционной, творящей историю стихийной силой и лишена творческого начала. Неоидеализм хотя и помог нам, предвоенной молодежи, критически оценить окружающую нас действительность, на большее он был не способен. Из-за разрыва между действительностью и мировоззрением мы ощущали бессилие идеи и снова уносились в особый мир «чистого» духа и «культуры», бежали от действительности, которую не могли подчинить своим идеям, в «высшие» миры, как и великие немецкие идеалисты прошлого. Как будто снова возродился «народ мыслителей и поэтов», который сто лет назад соседние народы любили именно за то, что он не мог покончить со своим злосчастным прошлым, влачил растительное существование в раздробленных мелких государствах и в бессильной Германской империи римской нации, а духовно возвышенные обыватели пели песни Шуберта, щеголяли терминами Гегеля и читали стихи Гете, предоставляя другим государствам делить мир на сферы влияния... Это было бегство от действительности в мир истины, добра, красоты, «культуры» и чистого духа. Гегель в 1818 г. заняв кафедру Берлинского университета, счел нужным запереть в аудиториях молодежь, которая жила идеей национального государства, и призвать ее, после того, как штурм действительности не удался, создать царство чистого духа, в котором мысль будет наслаждаться самой собою. В аудиториях и книгах Гегель, друг юности которого, Гельдерлин, взывал некогда к народу и боеспособной молодежи, демонстрировал теперь неполитическому, безгосударственному и не осознающему самого себя народу эрзац государства в виде идеалистической философии государства, вследствие чего этот народ потом более ста лет упрекал окружающий мир в идолопоклонстве перед государством. Но нам так никогда и не удалось стать понятными для других народов и мы, наконец, бросили попытки объяснить другим нашу суть. Когда мы, как «народ мыслителей и поэтов», создаем для других музыку, поэзию и философию, они презирают нас за наше бессилие, а когда мы, став политической и экономической силой, требуем своей доли жизненного пространства, возникает страх перед нашей неисчерпаемой жизненной силой. Мы навсегда останемся для других народов чужими, источником беспокойства. Но мы должны гордо идти своим путем, предначертанным судьбой.

Эпоха Бисмарка была эпохой позитивизма, который оттеснил на задний план идеализм вместе с музыкой, поэзией и философией. Идеализм когда-то находил утешение в «высших» мирах, теперь же все поглощала повседневная практика. Великой цели не было, предостережения и протесты Лагарда, Ницше и других не были услышаны. Но были ли мы довольны? «Неоидеализм» стал для поколения 1900 года формой протеста против действительности Второй империи. Но мы оставались бессильными эпигонами. По сути не было еще ни единого народа, ни единого государства, были позитивистская буржуазия и зараженный марксизмом рабочий класс, разные конфессии, княжества и партии.

И тут судьба заговорила с нами жестким языком. Мировая война ворвалась в наш дом, аки тать в нощи. Но после поражения настала час национального возрождения.

Но окажется ли немецкий национальный характер достаточно сильным для достижения цели, поставленной Судьбой?

Мы стали, наконец, народом, дозрели до уровня политического народа. Путь закончен, но цель будет достигнута лишь тогда, когда он будет как одно тело и одна душа, когда он будет сплочен и единым мировоззрением. Существовала ли когда-либо более высокая миссия?

В моей книге «Немецкая государственная идея» (1917 г.) я впервые наметил эту великую цель... И перед наукой открылся путь к тому, чтобы стать преобразующей действительность и формирующей человека силой. Но ученые отвергли мою книгу, отнеся ее к разряду «лжепророчеств». Тем хуже для науки, которая обрекла себя на бессильную отстраненность. Но именно в названной книге был впервые описан тип новой науки, науки будущего... С тех пор я постоянно боролся за обновление науки на новом уровне реальности. Данная книга – последний плод этой борьбы за новую науку, часть борьбы за обновление народа и государства. И если профессора, нацепившие свастику, не являются моими союзниками в этой борьбе, это свидетельствует не о неправоте моего дела, а о неправоте этих профессоров. История нас рассудит.

Эта книга представляет собой сборник статей, опубликованных, большей частью, в моем журнале «Фольк им Верден». Эти статьи – не разрозненные работы, а части большого плана.

Э. Крик. Гейдельберг, июль 1934

Конец научной идеологии

Последние столетия западной культуры отличаются тем, что человеческий разум стремился освободиться от связей с жизнью и возвыситься над ней. В любом мировоззрении, в любой теории разум ведет себя как суверенный господин надо всем прочим, и историческое развитие последних веков, завоевание Западом мира благодаря своей технике и экономике неразрывно связано с рационализмом, самым чистым и совершенным выражением которого стали наука и философия этих веков. Рациональная наука претендует на господствующие позиции в культуре и истории.

Неверно, как часто утверждают, будто этот рационализм – порождение протестантских народов и примкнувшей к ним католической Франции. Он готовился давно аристотелизмом схоластов и гуманизмом, т.е. на романско-католической почве. Но в Италии рационализм был подавлен контрреформацией, а в Испании церковь не позволила ему поднять голову.

Господствующую научную теорию этой эпохи, которая оказывается на поверку научной идеологией, дал Кант в «Критике чистого разума» и «Пролегоменах», суммировав ее в трех основных вопросах: «Возможна ли чистая математика?» «Возможно ли чистое естествознание?» «Возможна ли метафизика как наука?» Кант думал, что исчерпал этим понятие «чистой науки» и очертил сферу «чистого разума». Но Кант этим не заглянул в будущее, а закончил то, к чему стремились два века до него. «Чистую науку» Кант видел, главным образом, там, где применялась математика или точная методика. Кант не смотрел в будущее, потому что, для подтверждения своей теории, он сразу же напал на Гердера: в развитии гуманитарных наук Кант увидел угрозу для своей философии. Для него было лишь два основных вопроса: «Звездное небо надо мной и моральный закон во мне», связанные с «сознанием моего существования» и выражающие все рациональные закономерности. Это было успехом Гердера, что Кант потом в «Критике способности суждения» вынужден был заняться проблемой «организма». Но проблема гуманитарных наук была для Канта исчерпана «моральным законом во мне». Но впоследствии Канту пришлось оставить чисто механистическую, рационалистическую точку зрения. Удар, нанесенный Канту Гердером, достиг цели.

Труды Канта оставались исходной точкой научной теории и идеологии до наших дней, включая философию немецкого идеализма, неокантианство и позитивизм, спор об «отсутствии предпосылок» и «мировой свободе» науки, пока великий революционный переворот окончательно не опрокинул эту научную идеологию «чистого разума».

Зачатки иной научной теории есть у Гердера, Гете, романтиков, великих историков и у Ницше, но они никогда не были систематически разработаны и им никогда не удавалось достичь победоносного прорыва.

Основные черты господствующей научной идеологии таковы:

1. Чистый разум» – собственно человеческое качество, высокое и достойное в человеке, его назначение и задача. Его господство в жизни должно быть абсолютным, поэтому его нужно очистить ото всего инстинктивного, низкого, земного. Разум постоянен во всем человечестве, независимо от места и времени, он везде один и тот же.

2. Процесс развития человечества это процесс самоочищения и совершенствования разума. В совершенном человечестве в конце времен проявится чистый разум. Не будет больше ни государств, ни границ, ни войн, ни исторического развития, а единое, совершенное, умиротворенное человечество, живущее только по законам чистого разума.

3. Первоначально – у Канта – разум был в значительной степени тождественен природе. Позже немецкий идеализм превратил чистый разум в чистый дух, противопоставил его природе и заменил им прежнее Откровение. Новой троицей стали Истина, Добро и Красота.

4. Одна сторона чистого разума, идея истины, воплощена в науке. Чистый разум у всех людей, в каких бы условиях они ни жили, один и тот же и является абсолютным субъектом чистого познания, познания абсолютного, безусловного, обязательного для всех времен и народов. В «прогрессе человечества» наука, таким образом, играет главную роль.

5. Истина достигается за счет того, что аппарат чистого разума беспрепятственно применяется к опыту. Чистый разум несет истину в себе и сам является истиной. Если разум отвлекается от опыта и делает предметом изучения самого себя, то возникают трансцендентальная теория, математика и т.д. Кант стремился оторвать аппарат чистого разума от действительности, от всего живого, превратить его именно в аппарат, механизм, а человека – в автомат Бэкона. В сфере чистого разума и чистого духа человек становился бездушным и бестелесным призраком. Со времен Канта наука целый век развивалась в этой механистической плоскости.

6. Со своим чистым разумом и научной идеологией западный человек сделал себя мерой всех вещей, мерой всех времен и народов, которым он навязывает свои законы, свои истины и ценности, претендующие на звание абсолютных.

Спор об объективности науки в конце XIX века был сначала спором схоластов: с одной стороны выступала наука, связанная с церковными догмами, а с другой – свободная, рациональная наука. Мы сегодня стоим на третьем уровне, а обе названные разновидности науки уходят в прошлое.

В 1901 году Т. Моммзен как представитель чисто рациональной науки писал в своей статье «Университетское преподавание и конфессия»: «Объективность любого научного исследования это идеальная цель, к которой стремится каждый сознательный человек, но которой никто не достигает и не может достичь. Свои религиозные, политические, социальные убеждения каждый носит с собой и формулирует их в зависимости от своего опыта. И хотя наш священный долг, даже имея дело с убеждениями, противоположными нашим, попытаться ‘все понять и все простить’, это под силу лишь Богу, но не нам, смертным».

Итак, теория зашаталась: идеал чистого разума, хотя и сохраняется как цель научного познания, но объявляется недостижимым. Моммзен в своих работах по римской истории, особенно в изображении Цезаря, сознательно опирался на свое мировоззрение, на свои политические убеждения. Они стали для него путеводной нитью, принципом исторического синтеза, что позволило ему сделать историческую картину живой и непосредственной: в зеркале римской истории отразился его либеральный демократизм. Объективность науки – новое издание идеологии чистого разума – превратилась, таким образом, в фикцию. Моммзен хорошо знал, что в своей собственной научной работе он шел не по пути, указанному его идеалом. Носители научной идеологии часто в упор не видели научную действительность. Это противоречие характерно для всей истории науки в XIX веке.

Иным образом это противоречие проявилось в споре о «свободе ценностей» науки, последней попытки спасти идеологию чистого разума в новом варианте. Поражение Макса Вебера, великого либерального бойца, знаменовало собой конец позитивистской и неокантианской научной идеологии. Легко показать, что за всеми научными трудами Вебера, последним монументальным достижением либерализма, кроются его мировоззрение и его политические взгляды, которые подсказывают характер вопросов и ответы на них.

Особенно характерно для либерализма обособление отдельных областей и функций жизни, например, экономики, культуры, религии, как от государства, так и друг от друга. М. Вебер писал, что наука имеет свои законы, а политика – свои, чтобы защитить науку от злоупотреблений, а политику – от фальсификаций. Но речь при этом шла о политике и науке, которые обе деградировали.

Если бы Вебер строго придерживался своего учения, он увидел бы в самом себе образец того, как живой человек может расколоться на две части, не имеющие между собой ничего общего. В личности Макса Вебера воплотилось мировоззрение либерализма, но его научные и политические взгляды представляли собой две автономные области. Вообще, вся «социология», законное дитя либерального века, возникла и развилась на мировоззренчески-политической основе, как и теория Макса Вебера, в результате чего его научная идеология рухнула, учение о «свободе ценностей» было опровергнуто, зато были спасены цельность его личности и смысловое единство его трудов. Это была «политическая» наука на базе умирающего либерализма.

Макс Вебер был последним глашатаем рационализма, последним героем либерализма.

Теперь принцип национально-политического единства объединяет мировоззрение и действительность и является решающим также для религии, науки и искусства... В результате полностью изменяются положение науки и ее задачи, изменяются не только предметы научного познания (например, расовая теория и т.п.), но и методы.

Время безраздельного господства рационализма в мировоззрении и науке прошло. Однако поворот к «иррационализму» был детской и неуклюжей реакцией: нельзя просто поменять плюс на минус. Разум, как ему положено по природе, должен служить высшему целому, но сохраняя свое значение и достоинство.

Этому соответствуют характер и задачи будущей науки. Наука по природе своей подчинена разуму, «иррациональная наука» это бессмыслица, вроде деревянного железа.

1. Наука не живет познанием истины, действительной для всех времен и народов, она выражает в рациональной форме, в соответствии с мировоззрением, связанную с народом и эпохой, обусловленную расой, характером и судьбой истину.

2. Наука не стоит вне событий на вечном и неприступном острове чистого, абсолютного разума. Вместе со своими методами, ценностями, целями и задачами она участвует в жизни, в историческом становлении народа.

3. Наука основывается не на механизме и аппарате чистых, автоматически работающих форм разума, ее основные рациональные формы и категории вырастают каждый раз заново, в зависимости от ситуации и задачи, цели и пути, из неисчерпаемой почвы человечества и расы. Нет «чистого разума» и «абсолютной науки», есть разум, наука и познание истины, действительные для нашей расы, нашего народа, нашей исторической ситуации и задачи.

4. Разум, наука, истина, методы, категории, предмет познания, личность – все это «преходящие моменты» (Гегель) нашего национально-политического жизненного целого.

5. Ход истории это не поступательное движение человечества или народа к конкретной конечной цели. Нет также прогресса разума, истины и науки. Есть живая и конкретная история, возникновение все новых и новых форм из недр народной жизни, пока эти недра не исчерпаны. История развивается не по схеме, которую можно заранее рассчитать, а в зависимости от соотношения сил, в связи с чем возникают новые задачи, открываются новые возможности. Разум, наука, истина также зависят от этого хода истории.

Путь немецкой науки ведет не к свободному рационализму и тем более не к догматической схоластике, заменяющей религиозную догму расово-политической, а к удовлетворению жизненных потребностей немецкого народа. Наука должна сохранять с ним внутреннюю связь, но она останется делом свободных, творческих личностей, осознающих свои обязанности перед народом и свой долг перед идеей.

Кризис в антропологии и медицине

Все эпохи, которые пытались понимать мир как механизм (через математику, физику и химию), представляли себе и человеческую жизнь как машину. Несомненно, они скользили тем самым лишь по периферии жизни, подчиняя механическим законам лишь ее отдельные, изолированные области. Но скоро освоение мира с помощью механистической науки и техники наткнулось на непреодолимые границы, хотя во времена триумфального шествия «прогресса» наличие таких границ отрицали.

Реакция 18го века против механистического рационализма 17го века, который и в органическом царстве видел машину, началась с новой биологии, с учения об организме как о самостоятельной сфере действительности. Собственные законы живого характеризовались разными терминами (энтелехия, организм, стремление природы к формообразованию и т.д.). Романтики попытались потом под термины «организм» и «развитие» подвести и духовную жизнь людей, включив ее в живое целое. Контрудар Гердера по критицизму заставил Канта прибавить к своей критической системе третью часть «Критику способности суждения», в которой он ушел от чистого механицизма в сторону биологизма. Так закончился первый период механизма в истории западной культуры.

Вторая половина XIX века в связи с победным шествием техники и капитализма породила новую волну механистических объяснений мира и отход от биологизма. Жизнь стали опять выводить из механистических принципов. Казалось, на этот раз окончательную победу поможет одержать химия. Неовитализм знаменовал собой конец этой второй механистической волны, но он не обогатил биологию новыми принципами. Новая эпоха началась лишь после Первой мировой войны, когда разные области науки устремились к идее целостности.

В этот переходный период наука переживала кризис. Победное шествие теории относительности было научно-музыкальным сопровождением Веймарской эпохи, научным эквивалентом периода упадка и разложения немецкого народа. Не случайно ведущую роль при этом везде играли евреи: в марксизме, в парламентаризме, в подрывающем собственные позиции капитализме, в упадке либерального и гуманистического мировоззрения. Евреи заправляли в юриспруденции, медицине, психологии, математике, философии, проникали даже в теологию. Как чужеродные тела, они всюду вносили разложение.

Теории относительности в другой области соответствовал насквозь механистический, придуманный евреями психоанализ с его уклоном в т.н. индивидуальную психологию.

Теория относительности претендовала на роль совершенно нового мировоззрения, Эйнштейна приравнивали к Копернику. В действительности же она была, как показал Кассирер, последним выводом механицизма, поскольку стремилась растворить все качественные различия, всю реальность, в количествах, измеряемых и вычисляемых величинах. Весь мир загонялся в формулу совершенно опустошенного 4х-мерного пространства-времени. Никакого «мировоззрения» здесь не было, его заменила формула. Цель, к которой стремились все сторонники механицизма, была достигнута. Не случайно теория относительности связана с радикальным, отрицающим народ и государство пацифизмом: как с теоретически-механистической, так и этико-политической стороны общей, конечной целью было ничто, нигилизм. В устремлении к этой цели теория относительности и пацифизм сходились с психоанализом, индивидуальной психологией и онтологией (у Хайдеггера). Все они выросли из одного корня и знаменовали собой конец культурно-исторического периода, основной принцип которого дошел до самоуничтожения в нигилизме.

Характерной для всех этих теорий была их двойственность. В зависимости от того, что требовалось, их выдавали за революционные принципы нового мировоззрения, открывающие новую эпоху, или всего лишь за методы решения специальных проблем конкретной науки. Сегодня такая тактика уже невозможна, потому что теперь мы знаем, что нет и не может быть никакой специальной научной методики и терминологии, которая не вытекала бы из мировоззрения и не была бы связана с определенной политической позицией. Эйнштейн, Адлер, Фрейд и прочие прекрасно знали внутренний смысл своей науки и осознавали мировоззренчески-политическое значение своего нигилизма. Маска специальных наук предназначалась для обмана немцев и других западных народов, глупо верящих в «объективность» науки. Нигилизм служил цели обеспечения еврейского господства.

Фикция чистой рациональности, объективности и науки, обязательной для всех, потому что для нее нет ни расовых, ни национальных, ни временных, ни пространственных пределов, утвердилась в науке с 17го века. Но этот принцип пришел к саморазрушению в силу действия того же закона, благодаря которому он появился.

На протяжении всего этого периода истории западной науки и техники неизменным оставался принцип познания, и только когда он был поколеблен, названный период закончился. Речь идет о фикции абсолютности или чистого субъекта познания и истины.

Каждая отдельная наука и каждый период развития молча предполагали то, о чем вслух вещала научная идеология: познающий, как субъект чистого познания, как воплощение абсолютного разума, стоит на вечной скале, которая возвышается над потоком событий. Само научное познание – вне действительности, абсолютный субъект чужд объекту по своей сути. Эта теория познания разделяла мир на две части, что делало невозможным понимание самого процесса познания. Пришлось наводить мост через ранее вырытый ров и склеивать разбитое. Такова судьба любой дуалистической теории познания и рациональной метафизики. Отсюда идея изначальной гармонии, окказионализм, рациональный монизм, учения о «tabula rasa» и о душе как зеркале – от чистого разума, от творящего природу абсолютного духа. История философии – это непрерывный бег по кругу.

Новый исторический период ставит иную задачу: политическое, национальное и расовое оформление новой действительности в самом человечестве в соответствии с руководящей идеей жизни как целого.

Тем самым обретает смысл и витающая в высях мнимой абсолютности, чистой рациональности, духовности и субъективности проблема познания. Проблема познания это проблема преобразования действительности путем осмысленных действий. Познание неотделимо от действия: так преодолевается дуализм формы и содержания, субъекта и объекта познания, разума и жизни, духа и природы, души и мира, отдельного человека и общества. Это не означает, что они сливаются в бесформенную кашу: они сохраняют свое своеобразие, но образуют единство, подчиняясь закону целостности.

Познание также участвует в действительности, как и познающий. Познание – одна из функций жизни. Душа отдельного человека, как и его кровь, уходит своими корнями в то сообщество, к которому он принадлежит...

... Проблема здорового и больного человека неразрывно связана с мировоззрением. Вся медицина с ее определениями здоровья и болезни и методами лечения развивалась вместе с человечеством и мировоззрениями.

До недавних пор и в медицине господствовал механистический подход. Теперь стал возможным совершенно иной взгляд на медицину.

Как ясно показывает философия Платона, общество и мировоззрение греков в лучшие времена были подчинены законам полиса как целого. Полису требовался цельный человек, поэтому он занимался формированием такого человека. У Платона это было уже заблуждением рационалистической эпохи, что он сделал философов правителями своего государства. Государственная философия, заняв место приходящего в упадок государства, не могла задержать его гибель.

Когда полису требовался цельный человек, задачей политики было обновление расовых, кровных основ. Поэтому Платон сделал полис средством выращивания расы, системой отбора нужных полису здоровых людей. Соответственно решалась полисом и проблема здоровья и болезни: греческому полису и платоновской философии требовались политические врачи, политическая медицина и политические нормы здоровья и болезни. Врачи и методы лечения зависели от мировоззрения, от политики. И целью, которую они преследовали, был отнюдь не гуманизм...

Христианство радикальным образом разрушило самосознание античного человека. Здоровым оно объявило то, что способствует спасению, а больным – то, что ему препятствует. Представления античного мира о Мировом порядке и смысле жизни были поставлены с ног на голову. Методом лечения стала терапия души с помощью молитвы и сакраментальных манипуляций священников. Однако христианское мировоззрение было все же компромиссом с античной культурой в ее неживой, окаменевшей форме поздней античности.

Ставшая консервативной христианская церковь принесла северным народам наряду с другими культурными благами и позднеантичную медицину. Из этого культурного наслоения вытекали все внутренние противоречия, которыми были так богаты якобы цельные Средние века. Это латинское наслоение подавляло народную медицину с ее германскими представлениями о здоровом и больном, сформировавшимися на германской расовой основе.

Решающий удар по гуманизму и схоластике, который не удался Лютеру, нанес Парацельс. В нем античные влияния пробудились к новой жизни в сочетании с германским наследием. Парацельс разработал новые представления о мире и человеке, о здоровом и больном, о смысле жизни и методах лечения в соответствии с этим смыслом.

Революционер высокого полета, Парацельс был порождением эпохи немецкого подъема в 16м веке. Сегодня мы смотрим на эту первую Великую немецкую революцию как на предварительный этап, не достигший своей цели, как на завет для будущего.

Ранке, великий толкователь этой первой немецкой революции, осознавал ее глубину и значение. В конце своей «Германской истории в эпоху реформации», говоря о ее движущих силах, он особо упомянул Мюнцера, мюнстерских анабаптистов и Парацельса. При этом Ранке, человек осторожных, взвешенных оценок, избегающий последних выводов, приходит к неожиданному заключению: соединившись, эти три силы преобразили бы мир.

Но каждый шел своим путем к своей цели, поэтому радикальный прорыв не был достигнут. Но Парацельс создал совершенно новое представление о природе и человеке, включая учение о цели и смысле жизни. И сегодня нам следует поставить его наравне с Лютером, заново открыть и оценить его поэзию и труды по естествознанию и медицине.

С 17го века, с наступления эпохи рационализма, представления о человеке, о здоровье и болезни постоянно менялись, вместе с методами медицины. В конечном счете победил механистический подход. Его основные предпосылки:

1. Нет никаких принципиально неразрешимых проблем и тайн.

2. Человек это машина, химический механизм. Болезнь – отклонение от нормы в теле.

3. Здоровье и болезнь это естественные явления, и заниматься ими должны только естественные науки.

4. Медицина как область естествознания действительна для всех времен и народов, потому что обладает абсолютной истиной.

5. Каждая болезнь рассматривается изолированно от общего состояния организма.

6. Согласно господствующей научной идеологии, врач со своей диагностикой и терапией – как и педагог – стоит вне действительности. Это не человек во плоти, а призрак чистого знания и технического умения.

Медицина переживает кризис, как и антропология, частью которой она является. Как выясняется, клеточная теория и клеточная патология Вирхова неразрывно связаны с его мировоззрением и политикой, точно так же, как религиозная социология М. Вебера.

Ни физика, ни медицина, ни педагогика, ни психология не имеют своего мировоззрения, как не имеет своего особого мировоззрения и отдельный человек. Любое мировоззрение обусловлено судьбой и историей, профессией и социальным положением, расой и сообществом, к которому человек принадлежит.

* * *

Хотя немцу вряд ли придет на ум пригласить для лечения своей болезни шамана из Сибири, по крайней мере, в сфере западной культуры врач и наука это некие абсолютные величины и соответственно врач считает своими пациентами все человечество. Однако шаман у себя на родине, вероятно, достигнет большего успеха в лечении, чем западный врач. Западные наука и техника действуют только в форме западного империализма...

Великий Гиппократ изучал человека в его реальных жизненных взаимосвязях. Он поднял традиционный греческий опыт на уровень науки, применив рациональный принцип тогдашней греческой философии в области здоровья и болезни. Но когда другие народы той эпохи обращались к греческим врачам, они лишь расписывались этим в своей слабости, отказывались от самобытности и становились на путь эллинизации.

В греческом полисе врачи были официальными лицами с политическими обязанностями. Здоровье, как и политика и воспитание, не были частным делом. В среде другого народа греческий врач, даже обладая знаниями Гиппократа, терял свое значение.

Медицина должна отказаться от своих претензий на универсализм, стать национальной и политической. Шаман выше западного врача, когда он выполняет в своей среде свою миссию, чем наши универсалисты похвастаться не могут. Лицо нашей будущей науки не будет больше универсалистским. Обмен научными достижениями между народами в результате этого не прекратится, но немцев смогут лечить только немецкие врачи, люди одной крови и расы со своим народом.

Поворот от механистической медицины к органологической, от натуралистической – к идеалистической, это лишь этап кризиса медицины, но не его конец, как переход от индивидуалистической социологии к идеалистически-органологическому учению О. Шпанна – лишь промежуточный этап. Никакой вид неоидеализма не приведет нас к намеченной цели, а только несет с собой опасность эпигонства...

Педагогика и политика заключат плодотворный союз с медициной и политической антропологией ради достижения одной и той же цели.

Перед врачами III Рейха стоят совершенно иные задачи, нежели перед врачами гуманистической, либеральной, индивидуалистической и механистической эпохи. Для политического врача III Рейха может стать долгом и необходимостью то, что врач прошлой эпохи счел бы преступлением. Законы расовой гигиены и демографической политики указывают этот путь.

Медицина указывает врачу путь, но не создает для него позицию с претензией на абсолютное значение вне общественной жизни.

Поскольку врач и медицинская наука больше не являются абсолютными величинами вне живой действительности общественной жизни, и болезни перестают быть изолированными, замкнутыми в себе явлениями, а должны рассматриваться с учетом совокупности всех жизненных условий пациента. И врач, и пациент – члены общества, и не наука помогает пациенту, а один человек – другому человеку, один член общества – другому члену общества, один соплеменник – другому соплеменнику.

При современном примате политики нам нужны политические врачи с политической диагностикой и терапевтикой, равно как политическое воспитание, политическая экономика, политическое искусство и политическая наука.

Расово-национальная политическая историософия

Возникающая сейчас новая историософия – важная часть нового мировоззрения на расово-национальной основе, его временное измерение. Вопрос «Куда мы идем?» связан с вопросом «Откуда мы идем?» Народы, не имеющие прошлого, не имеют и будущего. При этом надо в первую очередь избавиться от предрассудка, внушенного нам исторической наукой: история – это то, что происходит сейчас, а не то, что уже произошло. Современность это точка, в которой встречаются прошлое и будущее. Ныне живущее поколение немцев переживало историю начиная с 1914 г. с такой полнотой, как ни одно другое поколение. Сделанный нами исторический выбор определяет наше новое мировоззрение.

Этот выбор сделан между религиозным и политическим полюсами. Пережитые нами события изменили наше отношение к Богу и заставили по-иному поставить вопрос о смысле жизни. Поскольку речь идет уже не об индивидуальном отношении к Богу, а об отношении к Нему судьбоносной связи расы, нации и истории, отсюда вытекает примат политики: задача политического оформления национального, расового сообщества. Сознание этой ответственности перед Богом, народом и будущим является религиозной и политической, национальной и расовой составляющей нашей историософии, нашего взгляда на историю немецкого и других народов, на античность, на христианство, на древних германцев.

История это не сумма деталей, отдельных фактов, событий, личностей и т.д. равно как народ это не сумма отдельных людей. История начинается только с осмысления взаимосвязи этих деталей, с определения линии судьбы в становлении народов как цельных живых образований высшего порядка.

Естественной основой народа является доминантная раса, ценности которой становятся ценностями народа. Естественная основа национальной истории – стабильность расы несмотря на смену поколений и миграции.

Но одна эта естественная основа не определяет линию исторической судьбы в процессе становления народа. Согласно законам природы, каждое новое поколение должно воспроизводить предыдущее, как у животных и растений. Их бытие обусловлено породой, но у них нет истории, нет судьбы и творчества, присущих только людям. Как же и почему новое поколение, сохраняя постоянство основных черт расового и национального характера, ставит перед собой иные цели, нарушает традиции, производит революции?

Расовая основа народа также переживает исторические изменения. Смешение рас ведет к упадку народов и культур, расовый отбор – к их возвышению. Но линия исторической судьбы не проходит только в диапазоне между упадком и возвышением расы, т.е. не в сфере органической жизни. История и судьба – результат напряжения между религиозным и политическим полюсами.

Почему новое поколение вдруг ставит перед собой иные цели? Почему становятся необходимыми революции и при каких предпосылках они возможны? Разумеется, дело не только в естественном росте, в размножении народа на тесном пространстве, а также не в волевых решениях и рациональных соображениях. Когда и при каких условиях возможно создание государства? Все решающие исторические события это политические решения, уходящие своими корнями далеко за пределы как «природы», так и «духа», в метафизическую область. Они становятся возможными, когда наступает их час, когда с ними кайрос, харизма, призвание, судьба, фортуна, счастье в древнегерманском смысле. Не случайно все великие основатели государств и полководцы верили в Судьбу...

История творится между метафизическим и политическим полюсами, словами пророков и делами героев. История это осуществленная политика, политика это заданная история.

Есть политическое понятие расы, которое важней всех существующих расовых теорий и исследований. Это политическое понятие расы включает в себя следующие определения:

1) Расовое единство и расовая чистота не наличествуют вместе с реальностью народа.

2) Раса это постоянная основа, которая включает в себя постоянство характера, закон, в равной мере действительный для души и для тела, и определяет жизненное поведение, ценности и мировоззрение.

3) Доминирующая в немецком народе нордическая раса – становой хребет народного сообщества и государства, религии, права, экономики, искусства, науки, воспитания и образования. Поскольку она в результате отбора четко выделяется из расовой смеси, в национально-политическом сообществе немцев возникает отборный политически-духовный слой.

4) Доминирующая раса – постоянный, основной элемент в истории немецкого народа, определяющий постоянство его характера, поведения и мировоззрения, а также его реакции на судьбоносные события истории.

5) Раса проявляется в воле, поведении и мировоззрении в соответствии с расовыми ценностями. Германские ценности соответствуют героическому, солдатскому политическому идеалу, и первые места среди них занимают честь, верность вождю, товарищество, умение владеть как оружием бойца, так и оружием духа, правдивость, связь со своим народом как целым, социальная справедливость. На этом зиждутся государство, общественное устройство, культура и воспитание.

6) Воспитание и образование могут довести до совершенства лишь то, что заложено в расе в виде задатков. Используемые для этого методы, ценности и формы жизни, чтобы они действовали при воспитании в надлежащем направлении, должны сами иметь в своей основе расовое начало.

7) То, что присуще расе, проявляется в реакции человека определенной расы на творения и достижения других людей его расы. Пример-отношение греков к храму Афины, творению Фидия. В этом особенно ясно проявляется живое, политическое значение расы.

8) Закон руководящей нордической расы распространяется на все народное сообщество, т.е. и на людей негерманской крови. Германская кровь проявляется при этом таким образом, что только ее носители могут действительно следовать законам расы. Так осуществляется в народе отбор, расслоение по рангу на господ и слуг, так возникает новая аристократия.

Изучение расовой теории в школах не поможет вырастить расу. Это верх непонимания, путать расовое воспитание со знанием расовых теорий. Основной вопрос в том, насколько мы расово полноценны, а не в том, знаем ли мы расовые теории, которые к тому же отстают от жизни. Преподавание биологии относится к расовому отбору так же, как тонкая эстетическая теория к художественному творчеству, как экономическая теория к здоровой экономике. Никогда действительность не вырастает из идеи, бытие не основывается на теории. Теория – побочное явление действительности, сознательное выражение внутренних сил в процессе становления.

В человеке может развиться только то, что содержалось в его задатках. Все прочее, наносное, лишено сути, приклеивается как ложный фасад. Но расовые задатки могут развиться до зрелости и совершенства лишь благодаря тому, что в воспитании, жизнеустройстве и ценностях выражает суть данной расы в ее творческих достижениях.

Во всем мире есть институты, формально соответствующие германской семье. У всех народов и во все времена можно встретить организации типа мужских союзов и дружин. Но германская семья и дружина, пока крепка нордическая раса, будут формами выражения этой расы, ее жизни с ее особым направлением, мировоззрением и особыми ценностями. Эти формы жизни постоянно обновляются на расовой основе по ее законам и доводят до совершенства расовые задатки. Такова сущность расового воспитания.

Эпоху воспитания греческой аристократии завершает Пиндар. Он воспевал борьбу как форму воспитания своей расы. Каждый благородный грек знал, что его расовые достоинства – наследие его предков и он не может быть ничем иным кроме того, к чему он предрасположен этим наследием. Но каждый благородный грек знал также, что сами по себе расовые задатки не разовьются до совершенства. Отсюда греческая система воспитания, отсюда предостережение Пиндара: стань тем, что ты есть, к чему ты призван.

Кроме родового и семейного устройства высшим выражением нордической расы в социальном плане была дружина с ее системой воспитания и ценностями. В ней по законам своих расовых ценностей воспитывались германские герои. С ней было глубинным образом связано мировоззрение, выражавшееся в мифах, религии, поэзии и искусстве. Как и у греков, поэт здесь был пророком, воспитателем и духовным вождем. В истории германских народов их политические и общественные формы жизни, религия, мировоззрение, ценности и воспитание составляли на основе расового предназначения и призвания одно целое, единый организм.

Германская поэзия прославляла героев. В этом раскрывала и совершенствовала себя раса. Отвечая на вопрос «откуда мы?», мы получаем ориентиры на будущее.

Но главная проблема истории – линия судьбы народа, неразрывно связанная с проблемами политики и религии.

Линия судьбы немецкой истории такова: немецкая история это становление немецкого народа, его возрождение и обновление после всех неудач, поражений и распадов, это бесконечная линия судьбы и омоложения, конечная цель которой – стать во главе человечества.

Поэтому задача немецкой философии истории – выявить полярность постоянства характера при всех исторических изменениях и сил революции и возрождения при сохранении расовой и национальной непрерывности. Постоянство указывает на расовую основу, а движущие, судьбоносные импульсы поступают из метафизической и религиозной областей, как показал Ранке в своей метафизике истории. Бог раскрывается в истории в судьбе и творческой деятельности избранных.

Все подлинные революции это обновление действительности на живой национальной основе, поэтому они радикально-консервативны в смысле Лагарда: творческие силы поддерживают жизнь народа, обновляя ее. Поэтому вера – стихийная сила истории и творчества, отсюда ее воспитательная сила.

Вера ставит перед нами задачу воссоздать Митгарт наших германских предков на новом уровне. Этот Митгарт – суть германского сообщества, его кровных связей, его привязанности к своей земле, его героических ценностей, его иерархии и социальной справедливости. Целое выше его части, общее благо выше собственного, каждому свое – таковы главные законы нового Митгарта.

Описание жизни древних германцев – средство расово-национального воспитания. Радикально-консервативный характер национал-социалистической революции проявляется именно в том, что она устанавливает связь между отдаленным прошлым и будущим.

Вера рождает плодотворное знание и творческую науку. Было бы смертельной ошибкой переносить зародыши разложения из гибнущей эпохи, основывать немецкую веру, а с ней и немецкое будущее на науке и знании, ставя тем самым с ног на голову принципиальное соотношение между верой и знанием. Уходящую эпоху погубил автономный рационализм. Тот, кто теперь хочет основать немецкую веру на немецком знании, т.е. прочное и надежное на ненадежном и текучем, тот переносит либерализм в замаскированной форме в III Рейх и вредит стихийной силе движения. Эти люди могут рисовать свои исторические картины в пустых пространствах прошлого и без конца спорить об их правильности. Но не надо навязывать нам веру и мировоззрение из прошлого в качестве предписаний на будущее (это относится ко всем наукам, не только к истории. И для расовой теории вера имеет приоритет перед теоретическим знанием). Современность – ось прошлого и будущего, ее творческая, непосредственная вера определяет мировоззрение и историософию.

Расовая теория переросла натурализм и материализм. Наша раса определяет направление нашей жизни, служит становым хребтом народного сообщества, хотя теория еще не вполне разработана. Но мы давно уже поняли, что никакое государство и никакое национальное будущее нельзя основать на светлых волосах, голубых глазах и измерениях черепов, а только на поведении, воле и мировоззрении народа определенной расы. Раса для нас это закон, одинаково действительный для тела, души и духа. Раса совершенствуется в своих обычаях, жизненном поведении, ценностях и законах. Раса дана нам в крови в виде наследственных задатков. Но расовое поведение и совершенствование всегда определяются воспитанием в рамках порядков и культуры, созданных данной расой. Раса это обязанность и ответственность перед будущим.

При этом не следует забывать о трех вещах.

Во-первых: Хотя душа каждого человека подчинена законам его расы, крови и наследственности, ее невозможно понять, исходя только из них. Каждая душа своеобразна и уникальна, это врата к Богу, ее творцу. Она не только подчиняется законам природы, но и предстает перед лицом вечного Бога.

Во-вторых: Через душу вливаются те творческие силы, которые не возникают под влиянием каких-либо природных закономерностей, а исходят от первоосновы: силы творчества и судьбы, силы, определяющие историю. Эти силы выше природы и расы, но, проходя через нас, они проявляются в нашем сознании и действиях в соответствии с законами расы. Бог говорит с нами в соответствии с законом, по которому мы появились на свет. В итоге мы предстанем перед Богом не как частные лица, а в кровной связи со своей расой, народом и историей. Такова национал-социалистическая идея.

В-третьих: Раса – порука стиля нашей жизни, ее ориентации и нашего поведения. Но раса не наша высшая ценность, не наше оправдание перед Богом. Главное – принимаемые нами решения, выполнение нами нашего долга. Об этом нельзя забывать.

Да хранит нас Судьба от того, чтобы мы снова впали в неподвижный метафизический оптимизм, который был лишь выражением тщеславного самодовольства, чтобы мы в нашем национальном и расовом развитии опять не сползли к плоскому либерализму.

Не надо долго доказывать, что в изображении истории отражаются мировоззрение и политическая позиция историка, его эпоха со своими проблемами. Научное исследование источников и методический анализ – необходимые предпосылки, а в остальном работа историка это творчество художника.

Известно, что в исторических работах Ранке отразилось его романтически-консервативное мировоззрение, а во взглядах Трейчке на историю Германии XIX века – его консервативный прусский национал-либерализм. Этой привязанности к современности не избежали и историки далеких эпох. Мы имеем описания античности с прусской точки зрения, в духе немецкого неогуманизма, идеализма, романтизма, английского либерализма, немецкого либерал-демократизма, либерального национализма, пацифизма, расизма. Ницше под влиянием экстатической музыки Вагнера открыл дионисическую сторону древней Греции. Французы возводили к грекам и свой классицизм, и романтизм. Еврей Белох, как положено его расе, выдвигал у греков на первый план все материальное, экономическое и социологическое, пытаясь лишить смысла все героическое.

Привязанность к политической современности, к рамкам либерального государства, до сих пор мешает правильному пониманию античного полиса в его целостности и исторической динамике. Фюстель де Куланж в своей прекрасной работе «Гражданская община» хорошо начал, но кончил тем, что создал антиисторическую идеальную конструкцию. И Вернеру Егеру греческий полис понадобился не затем, чтобы изобразить реальную жизнь древних греков, а чтобы вознести ее согласно идеалам неогуманизма на высоты чистой духовности.

Поскольку интеллектуальный XIX век, путавший благодаря Гербарту воспитание с преподаванием, сам не имел понятия об основах воспитания в древней Греции, он видел в Афинах современный либерально-демократический город студентов.

Мы осознаем наши связи с древними греками и римлянами, равно как и необходимость переоценки в этой области.

Первый вопрос, нужно ли нам, чтобы между нами и античностью было промежуточное звено в виде «гуманизма» или оно сразу увлечет нас на ложный путь? Мы не будем здесь заниматься критикой «гуманизма». В любом случае это понятие перекидывает мост между 18м веком и неогуманизмом, с одной стороны, и поздними эпохами древней Греции и древнего Рима, с другой. Мы же хотим обратиться к раннегреческому и раннеримскому полису, к их системе солдатско-политического воспитания, их героизму, а не к поздней литературе, науке и философии. Гуманизм любого рода был литературным и философским, эстетическим и этическим. Наше образование должно быть реально-историческим, государственным и политическим. Литература – только посредник. Вряд ли можно превратить идеализм в национальный реализм.

В античности нас сегодня интересуют:

  1. порядки раннего полиса и его жизнь в целом;
  2. воспитание граждан и молодежи, особенно римское государственное воспитание;
  3. молодежные и мужские союзы;
  4. гимнастически-мусическая система образования.

Так нужен ли нам «гуманизм» как связующее звено? Во всяком случае, не в смысле Гердера, который видел в ранней римской эпохе противоположность гуманизма, а именно варварство, и не в смысле эстетически-морального гуманизма Гумбольдта и других. Что значит для нас гуманизм по сравнению с Катоном-старшим? Тайна силы, возвышения и господства Рима – как раз в его негуманном государственном воспитании, благодаря чему он смог одержать победу над такими противниками, как Пирр и Ганнибал, гениальности которых он не мог противопоставить ничего равноценного. Это верно, что линию позднегреческого «гуманизма» через Софокла, Геродота, Эсхила и Солона возводят к Гесиоду и Гомеру. Но мы хотим видеть героев, строителей государства, победителей в греко-персидских войнах: конкретные образы, историческую действительность, а не литературных проповедников гуманитарного пошиба.

Когда интеллектуальный век обращался к метафизическому началу истории, он говорил о Провидении. Лейбниц и его последователи в 18 веке не уставали уверять, что Бог это Представление, а Мысль – начало и основа всего прочего. Мир и реальность возникали в соответствии с этим из мысли, которая в самом Боге возвышалась до уровня последней метафизической потенции. Мир и реальность развиваются по плану, по направлению к разумно поставленной цели, и Провидение, тождественно ли оно Богу или возникает непосредственно из его сути, является божественным началом мира и истории: интеллектуализм обосновывается метафизически.

Судьба – другое метафизическое начало истории. И Судьба указывает на Бога, но он больше не обитает в мировой или человеческой сфере, он вне мыслимого. Интеллектуализм создал себе интеллектуального Бога. Мы не знаем о Боге ничего, кроме того, что он высоко над нами и далеко от нас, что от него исходят силы движения, рождения, творчества и смерти, которые недоступны для понимания, но проявляют себя во всех видах творчества на Земле. Судьба это темная сила, власть крови и земного тяготения, стихийная сила, которую нельзя ни рассчитать, ни понять, она вне всякого разума, она правит нами, указывает нам цели. Она ниспосылается Богом и остается вне всякого разума, который получает от нее стимулы и цели. Судьба живет в героях, она возносит их и низвергает в бездну, она живет в материнском лоне и в гробнице, властвует над рождением и смертью.

Судьба живет в героических ценностях, в войнах, в политике, в поклонении могилам предков и героев, в крови и в Матери-Земле. Она проявляется в вере, в жертвах и характере, ибо не «случайные» события делают нашу судьбу, а наша реакция на них, сила нашего противостояния, благодаря чему человек становится господином самого себя и творцом своего мира. Познание Судьбы и ее влияния на историю выводит нас далеко за пределы рационализма.

Будущее не может планироваться по программе, стимулироваться волевым решением или целенаправленной мыслью, заранее конструироваться по расчету. Но все будущие события уходят своими корнями в наше настоящее. Невозможна рациональная наука о будущем, которая позволяла бы государственным деятелям заранее рассчитать свой путь и разработать план. Но наука, которая сама живет верой, одержимостью Судьбой, силой порыва, вместе с государственными деятелями призвана к тому, чтобы формировать людей и указывать им направление. Она сама становится творческой, деятельной и ответственной силой, которая определяет будущее народа. Наука рационализма должна в бессилии отступить перед ней.

Смысл и задачи будущей философии права

Некогда философия права была цветущей ветвью немецкого идеализма. Во второй половине XIX века она захирела, хотя влияние теорий естественного права 17го и 18го веков и позднейшей идеалистической философии права на законодательство было велико.

Но как в естественном праве, так и в разумном праве идеализма заключалось принципиальное заблуждение, которое в конечном счете должно было привести эти теории к краху. Действительность нельзя выводить из абстрактной идеи. О незнание этого факта разбивается любой рационализм.

Романтическая наука углубила знание исторической действительности. Историческая школа во главе с Савиньи признала определяющую роль народа. И право, как форма народной жизни, вырастает из глубин народа и соответствует его характеру.

Так романтизм поставил на место рационального действия естественный исторический рост. Но он впал тем самым в противоположную крайность и оказался в лагере реакции.

Романтизм по своей природе не мог и не хотел дать философии права. Но ее основы глубоко заложены в крови. Наш путь не ведет назад к романтизму... Мы не можем ни идеалистически конструировать немецкое будущее на базе идеи, ни просто полагаться на безличный рост.

Мы принимаем новые решения, будучи связанными узами крови и расы, и все вместе отвечаем перед Богом и перед будущим Германии. Частной религии и частного мировоззрения, частной жизни вообще больше нет: мы служим народу как целому, членами которого мы являемся.

Встает вопрос, нужно ли вообще нам в будущем то, что мы называем «философией»? Перед всеми науками стоит одна общая проблема. Идея расово-национального целого подняла нас на новый уровень жизни, на котором все науки должны обрести новое смысловое единство.

Познающий человек со своими научными познаниями стоит не где-то в стороне, на острове чистого созерцания, а посреди событий.

Специальные науки не перестанут существовать, они сохранят свой особый смысл. Но национально-политическая антропология (как будущая философия) это не одна из специальных наук, а их общая задача, общий смысл.

Если бы каждая наука была носительницей собственной философии, философия вообще была бы не нужна как особая отрасль знания.

Право вырастает на народной почве, из задатков и потребностей расы, как задача и жизненная ориентация народного сообщества и соответствует национальному характеру. Тем самым смещается исходная точка и центр тяжести как правоведения, так и всех других наук: центральное место занимает не отдельный человек, а народ как целое. Целое больше части.

Правоведение должно избегать двух крайностей: правового индивидуализма и марксистского правового коллективизма.

В немецкой философии права неприменимы категории и принципы римского права.

В основе любого позитивного права лежит идея вечной справедливости. Ее содержание изменяется по мере исторического развития.

Десять принципов целостной науки

Предварительное замечание. Перечисленные ниже 10 принципов новой теории науки претендуют на то, что они действительны не только для т.н. гуманитарных наук, биологии и медицины, но и для всей совокупности наук, т.е. и для математики и точных наук. Цель – одна всеобщая и неделимая наука о мире и человечестве в целом, которая включает в себя биологию и антропологию и преодолевает роковой антагонизм естественных и гуманитарных наук.

1. Принцип зависимости всех наук от жизни.

Научное познание происходит не только между формальным субъектом (чистым разумом) и заданным объектом; научное познание определяется всем познающим человечеством в целом.

2. Принцип зависимости от реальности и связи с реальностью.

Нет никакого витающего над действительностью в отдельном пространстве духа, поэтому нет и чистого познания. Дух (разум) как форма проявления жизни выражает ее форму, вид и направление. То же самое и наука.

3. Принцип национальной и расовой обусловленности любой науки.

Бытие и становление каждого человека связано с высшим целым, в котором его жизнь обретает смысл. Поэтому и характер его научного познания обусловлен этим целым – народом и его расовой основой.

4. Принцип исторической обусловленности любой науки.

Каждый человек живет в определенную эпоху. Реалии этой эпохи и стоящие перед ней задачи определяют характер вопросов, которые он задает миру, а также метод и направление научного познания. Сама способность познания – часть жизни как целого, определяется ее характером и взаимодействует с ней в процессе исторических преобразований.

5. Принцип зависимости любой науки от места.

Каждый человек тем, какие вопросы он задает миру, и характером своего научного познания связан с условиями своей родины, своим происхождением, профессией, вероисповеданием и т.д. Отсюда множество возможных и меняющихся постановок вопросов, исходных точек, научных взглядов.

6. Принцип международной значимости и исторической преемственности научных достижений.

На биологическом единстве всего человечества, несмотря на расовые и национальные различия и исторические преобразования, основана возможность международного обмена, взаимопонимания и дружбы, а также создания международных объединений, церквей и т.п. Поэтому результаты научного познания, полученные при определенных национальных, расовых и исторических условиях, остаются действительными для международных культурных кругов до тех пор, пока эти круги развиваются в одном направлении.

7. Принцип цельности любой науки.

Цель любой науки, какими бы специальными проблемами она ни занималась, – мир и человечество в целом. Наука это определяемый разумом способ оформления картины мира. Каждая отрасль науки имеет свой взгляд на мир и человечество в целом и тем самым органически включается в идейный космос науки. Есть только одна наука со множеством аспектов, отраслей и особых исходных точек.

8. Принцип связи любой науки с мировоззрением.

Единство науки при множестве ее аспектов, отраслей и исходных точек становится возможным и обретает свой смысл в определенном мировоззрении, которое предначертано судьбой цельному культурному кругу в зависимости от его расового и национального типа, его исторической ситуации и задачи.

9. Принцип современности любой науки.

Научное познание даже самых отдаленных и чуждых вещей обусловлено современными проблемами, т.е. зависит от условий определенного жизненного пространства, его ситуации и задачи, его политического и мировоззренческого выбора. Поэтому научное познание может соединить прошлое и будущее с настоящим, придать им общий смысл и общее направление.

10. Принцип науки как силы, формирующей будущее.

Наука становится такой силой, сопереживая настоящее.

Заключительное замечание. Изложенные 10 принципов – определение единого, основного смысла любой науки.

Мировоззрение и наука

Каждый первобытный народ имеет миф, который заключает в себе его мировоззрение. Миф это содержание общественного сознания, которое возвышается над повседневным знанием и зависит от отношения конкретного общества к миру и жизни. Определяется это отношение расовым и народным характером.

Великие героические эпосы многих народов разработали на основе мифа довольно подробную картину мира.

То, что мы называем нашим мировоззрением, выполняет для нашего народа сегодня ту же функцию, что и миф на ином этапе развития. Добавляется только философия, т.е. рациональное объяснение мифа. Место мифа занимает мировоззрение, т.е. рациональное развитие мифа. В нем проявляется наш расовый и народный характер с учетом исторической ситуации и того, что жизненно необходимо для народа. Расовый характер, пока он остается чистым и сильным, определяет постоянную, основную составляющую мифа и мировоззрения.

Философия и наука – промежуточные звенья между мировоззрением и картиной мира. Мировоззрение определяется силами, которые выше и ниже нас, которые наполняют смыслом нашу личную жизнь и придают ей определенное направление. В мировоззрении, вере проявляются изначальные силы: промысел Божий, Судьба, раса, духовные основы народа. Когда в действие вступает разум со своими понятиями и рациональной методикой, мировоззрение обретает зрелую форму.

В этом смысл любой философии, любой науки. Философией и наукой управляют стихийные силы мировоззрения (веры, стихийной жизненной ориентации, народного характера). Философия и наука уходят своими корнями в действительность, в жизнь и оказывают на них обратное воздействие.

Сегодня в мировоззрении происходит смещение центра тяжести. Мировоззрение эпохи рационализма, естественного права и Просвещения имело следующие догмы:

1) В каждом человеке заложено все, достойное человека. Человек хорош.

2) Силой своего разума каждый может возвыситься надо всем низким (неразумным).

3) В условиях полной индивидуальной свободы разум развивает свои врожденные задатки в соответствии со своими идеями истины, добра и красоты до зрелого уровня чистой человечности, гуманизма.

4) Разум позволил первоначально разобщенным людям создать общество (государство).

5) Конечное назначение отдельного человека – в сфере чистого духа.

6) Прогресс основан на передаче духовного наследия из поколения в поколение.

Наше мировоззрение отличается от него по следующим пунктам:

1) Отдельный человек вырабатывает свое мировоззрение не с помощью своего разума согласно своим индивидуальным задаткам и наклонностям, по своему произволу и выбору, а под действием сил, которые выше и ниже нас. Не мы выбираем – нас выбирают, не мы двигаем – нами двигают.

2) Наше мировоззрение ближе к жизненным реалиям, к политике, государству, экономике, праву, оно не живет больше в обособленном пространстве над действительностью.

3) Общество возникает не в результате целенаправленных, разумных действий отдельных людей. И отдельные люди, и общества вырастают на одной и той же родной почве. Закон целого выше собственного закона личности.

4) Национально-политическая общность уходит своими корнями в естественные, духовные основы крови и расы. Поток крови связывает в одно целое не только ныне живущих людей одного народа, но и цепь поколений.

5) Эти основы определяют Судьбу, стремление к историческому творчеству, расовый характер и жизненную ориентацию, а через них – линию исторической судьбы, политику, государство, ценности, право, воспитание, искусство, науку.

6) Народ в становлении никогда не пребывает в спокойном, законченном состоянии, он постоянно самообновляется в поисках своей цели в бесконечности. Смена форм при постоянстве расового и народного характера составляет историю народа.

7) При каждом новом ударе Судьбы, при каждом повороте истории народ снова предстает пред ликом Божьим и перед необходимостью творчества, придания нового смысла истине, красоте, добру, справедливости, любви, чести. Общество и человечество изменяют свои формы в соответствии с расово-национальными ценностями.

Если наука будет только вариться в собственном соку, она станет бесплодной. В древней Исландии флотоводцы и военачальники викингов обладали двойным знанием, техническим и своими представлениями о мире. Наука, миф и поэзия взаимно переплетались, науки в нашем смысле тогда не было.

Любая творческая деятельность осуществляется не по научным предписаниям и не по плану. Наука сегодня расширила горизонты моряков и полководцев по сравнению с временами викингов. Но главными определяющими силами остаются характер и Судьба. Знание будет тем ближе к мировоззрению, чем больше сама наука будет соответствовать расовому типу, характеру и Судьбе.

Начало и конец любой настоящей и плодотворной науки это созерцание. Наука оперирует разумом, понятиями, оценками и обоснованиями. Но наука не должна останавливаться на полпути, на уровне одних понятий, становиться самоцелью, как это случилось с философией и большинством наук. На первоначальном и на конечном этапах процесса познания законы логики, законы анализа и синтеза не действуют. Созерцание подчиняется совершенно иным закономерностям, противоположным логике.

Согласно «логосу», человек смертен или бессмертен: третьего не дано. Человек меняется или не меняется, он велик или мал, стар или молод – и так до бесконечности. В созерцании на начальном и конечном этапе ничего этого нет. Средствами языка это невозможно адекватно выразить, это «трансцендентально». Разве человек, дерево и все живое не различны при рождении и смерти, в молодости и в старости и не остаются в то же время одними и теми же? Разве Гете не учил, что стебель это, собственно, уже лист? Все живое и органическое, а потому и любое созерцание это постоянный протест, противоречие и противоположность разуму и логике.

Самые глубокие и великие немецкие мыслители, такие как Николай Кузанский, Лейбниц, Гете, Гегель бились над проблемой целостного воззрения и его закономерностей и не достигли цели. Отправными точками являются три закона: непрерывности, органической полярности и совпадения противоположностей. Это проблема будущего немецкого мировоззрения и будущей философии: выявить закон целостности.

Немецкий идеализм между двумя эпохами

Для нашего переходного периода понятие идеализма представляет собой затруднение. Преданы ли мы теперь какой-то идее? Должен ли я призывать молодежь искать спасение от плохой по определению действительности в состоянии чистой духовности или в т.н. культуре? Нет, мы не живем больше между действительностью и высшим миром идей. Мы стоим обеими ногами на твердой почве исторической действительности со всеми ее нуждами, так что наша эпоха ориентируется не на идею и идеал. Мы призваны к революционному действию, а не к бегству от действительности в мир идей. От людей нашей эпохи требуется не идеализм, а героизм.

Если понимать под идеализмом способность к самопожертвованию, то мы идеалисты. Эта способность проявляется у народов в те времена, когда Судьба ставит их перед выбором: преодоление трудностей или гибель. В этом нет ничего, характерного только для немцев или для нынешней эпохи. Правда, поведение немцев во все времена отличалось странными особенностями. Мы, немцы, не можем жить и действовать, исходя из непосредственных ощущений нашего бытия, мы неспособны к стихийным действиям, нам нужно все перенести в область размышлений и часто мы на этом и останавливаемся. Такова философская сторона немецкого характера. Когда встает вопрос о смысле жизни, немец отвечает: «Мы, вечные немцы, всегда в становлении, мы стремимся к бесконечной цели, мы неутомимые путники, мы никогда не успокоимся в застывших формах». Это соответствует нашему характеру и определяет нашу судьбу. Отсюда и особенности немецкого идеализма.

Но с немецким народным характером связан и ход немецкой истории. Она отличается постоянными вспышками энергии из духовных глубин народного подсознания. Но, так как немец никогда не может остановиться на твердой форме, в его становлении нет устойчивости. Немец никогда не бывает у цели, он всегда в пути, поэтому история немецкого народа это череда падений. С точки зрения латинской формы или англо-саксонской законченности характера немцы непредсказуемы и бесформенны, непостоянны и неудобны, а поэтому чужды и опасны. Другие народы живут в страхе перед немцами. Способность всегда начинать сначала делает немецкий народ народом революций, хотя ни одна немецкая революция в прошлом не достигала своей цели. Поэтому мы народ неисчерпаемой юности. Мы, как учил Мёллер ван ден Брук, после долгой истории остались молодым народом, и ни один другой народ не имеет таких неисчерпаемых внутренних источников жизни. Это некогда придавало силу и немецкому идеализму. Только в стране постоянных вспышек энергии могла родиться метафизика истории Леопольда фон Ранке, который выводит все эпохи из ритмически возникающих движений. Это факт, что другие народы Запада жили силами революций и движений, возникших на немецкой почве. Гельдерлин говорил об этом:

«Они пожинают плоды твоих идей, они срывают виноградные гроздья и смеются над тобой, некрасивая лоза, стелющаяся по земле».

Если мы зададим вопрос «почему?», то мы обратимся к другой черте народного характера, которая отличает и сильную, и слабую сторону немецкого идеализма. Во время упомянутых вспышек проявляется трансцендентность, т.е. стремление перенести конечные цели в потусторонний мир. Из-за этой черты немецкий идеализм не оказал влияния на действительность. Это о немце сказал Гете:

«Он тянется вверх и касается макушкой звезд, но никогда не стоит твердо на ногах, и им играют облака и ветры».

Духовное движение XIV века, силу которому давала немецкая мистика, кончилось ничем. В отличие от реформации Кальвина и англо-саксонских стран с их революционно-политической направленностью реформация Лютера имела аполитичный характер. Лютера интересовали отдельные души, а не история. Поэтому немецкая реформация застряла на полпути. У нее не было политического вождя, поэтому она не достигла цели. Немецкий идеализм в период между 1750 и 1850 годами также был потусторонним и аполитичным: он искал царство чистого духа, царство идей, гуманности, возвышающееся над плохой действительностью, и представлял собой по своей природе светскую теологию. Гельдерлин в 1800 году призывал немцев к героическим подвигам. Гегель в 1818 году звал молодежь назад, в царство чистого духа, где он может наслаждаться самим собой, когда кругом торжествовала реакция. Слабая сторона немецкого идеализма проявилась в бегстве от реальной истории. Гегель бежал к Абсолютному духу, Гете – к Матери-Природе. Немцы создавали поэзию, философию и музыку, пока другие народы Запада делили между собой Землю.

Теперь для немцев настала пора преодолеть самих себя в героической борьбе и в создании новой действительности.

Идеалистический человек это человек образования, героический человек – человек действия. Идеалистический человек живет в мире чистого духа, героический человек – в борьбе. Немецкий идеализм должен быть преодолен, если мы хотим стать политическим народом. Так уже не раз бывало в немецкой истории: немецкий народ становился способным к революционным действиям только пройдя горнило бедствий, иначе он легко довольствуется одними размышлениями. Героический человек восстает против мира, он верит в себя и не боится смерти. Такими были наши германские предки. Но героический человек не восстает против Бога. Он знает, что для победы нужно еще нечто лежащее далеко за пределами его личных сил и могущее быть даровано даже герою только как дар, как милость. Героем становится только такой человек, которым руководит Судьба. Героический человек гордо противостоит миру, но смиренно склоняется перед Богом с молитвой: «Да будет воля твоя!» Для героя нет идеалистического понятия Провидения, его место занимает темная, кровавая Судьба. Жизненные силы герою придают кровь и земля, а не дух.

Здесь намечается другая линия традиции. Пророками героического человека были Гельдерлин, Ницше, Стефан Георге, Мёллер ван ден Брук. Первыми героями были молодые люди времен мировой войны. Их воспел Эрнст Юнгер в книге «Война и воины». Теперь солдатский, геройский дух одержал победу над духом рационализма и преодоленного идеализма. Мы больше не будем убегать от действительности, а будем ее преобразовывать. Только героические подвиги сделают нас политическим и свободным народом.

Изменение картины мира лучше всего характеризует положение немецкого идеализма между двумя эпохами. Сегодня есть два мировоззренческих направления, которые непримиримо противостоят друг другу: с одной стороны, представители органического мировоззрения, а с другой – певцы героизма. Органическое или целостное мировоззрение ставит целое выше отдельного человека. Но в этом мировоззрении еще сохраняются слабые стороны немецкого идеализма, от которого оно происходит, если считать романтизм особой формой идеализма. И здесь вступает в действие критика со стороны певцов героизма. Идеалистически-органическое мировоззрение надеется на простой рост, на стихийные силы. Оно не признает героических подвигов, творчества, восстания отдельной личности против исторических реалий, в нем нет места для политической революции.

Но и героическое мировоззрение несостоятельно, если оно не указывает смысл подвига. Самим подвигом этот смысл не исчерпывается. Органическое и героическое мировоззрение встречаются сегодня в национальной идее: в народе воплощается и целое, и героизм. Намечается возможность соединить оба течения в новом мировоззрении, которое не будет больше витать в пустом пространстве чистой духовности, избавится от слабых сторон идеализма, уделяя основное внимание действию. Целью станет не образование, а воспитание воли и характера. Это мировоззрение можно назвать органическим, национальным, целостным, героическим, политическим и историческим.

Осью мировоззрения является новая философия истории, основанная на учении о героическом и политическом действии. Наука, искусство, образование получают от этого новые стимулы. Идея героизма заменяет идею гуманизма.

Национальная идея обязательна для всего народа, потому что она служит выражением национальной судьбы.

Воздвигнув мир чистого духа над низшей действительностью, немецкий идеализм разорвал наше национальное бытие на две части: искусство, наука, вся культура жили в особом мире, сами для себя. Воплощением этого высшего мира была гуманистическая образованная элита. Национально-героическое мировоззрение ликвидировало этот разрыв, восстановило единство народа и излечило его от вредной классовой идеологии. Культура не должна больше жить в особом мире, ее место – среди народа. Нужно оспорить притязания духа на высшее происхождение и принадлежность к высшему миру: дух должен взаимодействовать со всеми другими силами. Он, как и они, рождается на общей жизненной основе. Нужно оспорить, прежде всего, притязания т.н. культуры на роль высшей ценности. Когда мы избавимся от этих идеалистических притязаний и предрассудков, будущее нашей нации станет таким, как предопределено Судьбой.

Внимание!Мнение автора сайта не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов!

наверх